Глеб, гордый своим знанием жизни, удовлетворенно покачивал головой — тюремное прошлое Спасителя он и сам вычислил.
…Именно в тюрьме Спаситель услышал от одного старика о скифском золоте, а тому рассказал, в свою очередь, Ульянский Владимир Иванович. Перед смертью. Ульянский взял с него слово, что, освободившись, тот поможет его дочери продать скифское золото, чтобы сама девочка, в случае чего, не засветилась. Золото-то краденое. Сам Ульянский и украл! Но никто об этом не знает. Только Татьяна Павловна покойная и Альбина Владимировна. Ульянского и осудили вроде бы за другое…
У Глеба в голове все перепуталось. Давняя история пропажи скифского золота реальная. И как бы невероятно это ни звучало, но то, что говорит Спаситель, похоже на правду. Отдельные фрагменты, конечно, вызывают сомнения! Старик заключенный, дающий слово чести умирающему Ульянскому… Сюжет, видимо, взят Спасителем из индийского кино! Мать, сын-вор и отец-прокурор…
Вспомнились подозрения в адрес жены, паника и страх в ее глазах! Спаситель говорит правду. Но вопросов больше, чем ответов.
— Татьяну Павловну ты убил?
— Глеб, я тебе клянусь! — Спаситель ударил себя кулаком в грудь. — Не убивал я. Она очень испугалась, когда я про золото спросил, ну вот, сердце и не выдержало.
— Ну да! А ты вместо того, чтоб «скорую помощь» вызывать, пошел по шкафам шарить! — возмутился Глеб, вспомнив про свою одежду. — Кстати, вещи мои оставь здесь на полке! Заберу потом.
— Ладно, — нехотя отозвался Спаситель. — Только насчет того, что я врача не вызвал твоей теще и она поэтому умерла, — ты не прав! Ей уже нельзя было помочь. — Он помолчал и сделал скорбное лицо. — Можно водки выпить?
— И мне налей.
— Тут еще такой момент!
Спаситель по-хозяйски ловко сервировал стол, принес из прихожей целлофановый пакет с купленной по дороге снедью и выложил все на тарелку.
— Какой момент? — спросил Глеб.
Не дождавшись ответа, он налил себе полную стопку и выпил не закусывая. Вслед за первой сразу налил вторую. От волнения он вообще перестал ощущать вкус водки. И после второй организм не стал протестовать против варварского питья. Спаситель покачал головой, намазал маслом ломоть хлеба, положил на него несколько кусков селедки из пластикового корытца и протянул Глебу.
— Поешь, а то будешь плохо чувствовать себя. У нас разговор-то длинный. — Он тоже выпил и закусил селедкой. — А момент вот какой! — Спаситель закурил. — Когда я понял, что Татьяне Павловне уже не поможешь, я решил в квартире золото это поискать. Ну и беспорядок, конечно, учинил. Так что интересно, Глеб! Альбина домой приехала около десяти вечера, а ты пришел во втором часу ночи, хотя был совсем рядом, у своей зазнобы на Большой Садовой. Почему, думаешь, жена тебе не сразу сказала про смерть матери?
Глеб пожал плечами. Он был очень растерян. Спаситель обнаруживал в перипетиях его личной жизни такую осведомленность, что он не знал, на что откликаться в первую очередь. Его охватило вдруг поганое ощущение какой-то ватной неуверенности в чем бы то ни было. Казалось, спроси его сейчас, правда ли, что он Глеб Борисович Большаков, — ответит: «Не знаю».
— А откуда ты про Сашку-то?.. Про то, что на Большой Садовой?..
— Да ты не злись на меня! — Спаситель по-приятельски ткнул его в плечо. — Мне ж за тобой последить надо было? Ну так, для порядка. Ну прежде, чем познакомиться-то. Вот на Сашку твою и вышел… Так что, по-твоему, Альбина Владимировна делала три часа, прежде чем домой тебя позвала? Не знаешь?
Глеб отрицательно покачал головой.
— А я скажу тебе! Она квартиру убирала, чтоб ты не видел, какой там бардак! Ты видел? — Голос Спасителя набрал силу.
— Нет.
— Вот про то и говорю. Бардака ты не видел. О том, что кто-то был в твоем доме, не знаешь. Милицию она не вызывала…
— Это ты звонил ей после похорон?
— Я, — не стал отпираться Спаситель.
— Что ты ей сказал? Она очень испугалась.
— Спросил, где золото скифов, которое папаша ее спер!
Глеб снова представил испуганное лицо жены и понял, что Спаситель не врет. Есть несостыковки какие-то в его рассказе, но сейчас он плохо соображает, чтобы ловить его на этом. Потом уточнит! На вопрос, за что сидел сам Спаситель, тот ответил: «Не бойся, не убивал!»
Но что ему теперь делать? Выходит, и жена, и теща, которую он искренне любил, — все эти годы, что они с Альбинкой женаты, — самым отвратительным образом его обманывали! Стервы!
Глеб приходил в себя. Его начинало трясти от злости и обиды. Альбинка-то хороша! Предательница! Раз ничего не говорила ему про золото, значит, продать хотела без его ведома. Кому, интересно? И где оно сейчас? Да, это действительно интересно! Он намазал хлеб толстым слоем масла, чего никогда не делал дома, и накрыл копченой колбасой, потом налил водки, с аппетитом выпил и закусил.
— Тебя в самом деле Глебом зовут?
— Угу.
— Мне «Спасителем» больше нравится.
— Да зови как хочешь!.. Тут еще такой момент… — Из пакета, в котором лежали продукты, он вытащил конверт с фотографиями. — Не все, конечно, хорошо получились — фотографировать-то надо незаметно, а э то не всегда, знаешь, возможно. Я и так такую хреновину придумал… — Он снова нырнул в прихожую и принес зонт. — Смотри!
Глеб ничего не понял.
— Ну и что?
— Фу-ё! В дырку смотри! Я фотографировать так придумал!
— Здорово. Молодец. Кончай зонтом крутить — и без того голова кругом!
— О-хо-хо! — закряхтел Спаситель. — Сейчас она у тебя вообще каруселью закружопит.
С сочувствием пыточника, растягивающего несчастного на дыбе, он заглядывал Глебу в глаза и рассказывал, как у Альбины сегодня состоялось свидание с Мерседесом. Фотографии, не всегда, правда, четкие, не оставляли места сомнениям — это была встреча любовников. Особенно красноречива была одна, где Дмитрий и Альбинка сидели в машине. Он повернулся к ней вполоборота и протянул руку, чтобы обнять за плечи, а она как-то очень ласково и женственно наклонила голову, слегка касаясь щекой его ладони…
— Ты не Спаситель, а Художник, — злобно процедил Глеб.
Нельзя сказать, чтобы очень его расстроили эти картинки. Ничего нового, в конце концов, он не узнал. Больше того, сегодня она позвонила ему в середине дня и сказала, что придет домой поздно, так что он уже предполагал нечто подобное. Но последней каплей в его раздражении, даже негодовании в ее адрес эти фотки, безусловно, стали. Впервые за годы супружества он подумал о ней как о «сучке неблагодарной». Мысленно именно так и назвал… Черта с два была бы такой ухоженной и разодетой в пух и прах, если бы не он! Двадцать лет жили со своей мамашей при нем как у Христа за пазухой! И вот благодарность! За его спиной аферы какие-то замышляет…
