Пришлось выполнить просьбу родителя. С большой неохотой, прерывая то и дело речь паузами и тяжкими вздохами, дочка поведала родителям печальную историю разоренного муравейника и операцию по его восстановлению. Особенно тяжело было рассказывать о собственных meophckdm{u действиях, повлекших гибель муравейника. Значительно легче пошло описание второй части — мер, предпринятых по возрождению и безопасности упомянутого муравейника. В глазах отца читалось понимание, он не осуждал детей за то, что они тайно решили исправить содеянное зло. И вообще кое-что он наконец начал понимать.
— Остались ямы, — задумчиво сказал отец, дослушав подробности о сооружении защитной ограды вокруг муравейника. — Я говорю о тех ямах, из которых вы выкапывали кусты шиповника. И полагаю именно этим объясняется тревога на границе и меры по усилению бдительности.
Тут мама уж не выдержала.
— И зачем же для этого отправляться аж за границу, когда полно таких кустов здесь, тысячи, миллионы?
— Где ты видела миллионы? — вскинулись дети.
— Да здесь, рядом, сразу за портом! У залива.
Столько там шиповника — уму непостижимо. Причем самые разные кусты — и единичные, и разветвленные, и маленькие, и большие. Грандиозный выбор! Наверняка можно найти и годные для пересадки.
— Так откуда нам было знать...
Мама недоумевала:
— Ведь сами же говорите — весь лес обыскали.
Если и в самом деле исходили три километра леса в одну сторону, почему не пойти и в другую? Дочка укоризненно взглянула на маму.
— И ты еще спрашиваешь? — с горечью произнесла она. — Так ведь в ту сторону вечно ходит Мизя!
Мама не нашлась, что возразить. Вот уж не ожидала, что к таким страшным результатам приведет обычная любезность по отношению к ближнему своему. И она еще не пришла в себя после перенесенного удара, как раздался стук в дверь. В ответ на папино «Войдите!» вошел поручик. При виде его Хабровичи дружно оцепенели, один Хабр дружески приветствовал власть.
— Хорошо, что я вас застал, — сказал поручик. — Боялся, вы уже на пляж ушли, ведь скоро полдень. Прошу извинить за мой неожиданный приход, но ваши дети — очень важные свидетели и мне хотелось бы с ними поговорить. Можно?
Бедная мама грудью встала на защиту своих детей.
— Пан поручик, тут не дети виноваты, а, боюсь, я сама, — отважно заявила она. И заметив удивленный взгляд поручика, пояснила: — Ну, за нелегальный переход ими границы ответственность целиком и полностью лежит на мне! Разумеется, я все понимаю и согласна понести наказание...
— Как вы сказали? — удивился поручик. — Нелегальный переход границы?
— Ну да, это наши дети оставили следы... в виде ям. Пожалуйста, не вините их за это. Я готова дать показания где угодно, все объясню... И готова понести наказание, — горячо говорила мама.
— Дорогая, возьми себя в руки, — умоляюще произнес пан Роман.
Поручик уже немного попривык к сюрпризам, которые ему преподносили шустрые детки, но вот чтобы и взрослые Хабровичи их выкидывали — это явилось для него некоторой неожиданностью. Ни он мужественно взял себя в руки и попытался понять, в чем же дело.
— Проше пани, я не совсем в курсе... Сначала ваши дети твердили о каких-то нарушениях, теперь выясняется, что и вы тоже... А вы? — обратился поручик к доселе молчавшему главе семьи.
— Нет, я не нарушал! — решительно отмежевался глава. — Во всяком случае полагаю, что не нарушал, — уже менее уверенно заявил он. — Но показания дать тоже готов!
Поручик принял решение.
— В таком случае начнем с вашего коллективного семейного преступления. Правда, я пришел к вам по другому делу, но, полагаю, оба они как-то связаны. Итак, слушаю...
Таким вот образом второй раз за утро была рассказана история разоренного муравейника и операции по его спасению, сопровождавшейся нарушением государственной границы. Причем рассказывали в основном родители, а сами нарушители только следили за тем, чтобы они чего не oepeosr»kh. Поручик внимательно слушал, не перебивал, только выражение у него на лице было какое-то... странное.
Но вот рассказ закончен. Замолчали удрученные Хабровичи, молчал и представитель власти. Долго молчал, и Яночка с Павликом потеряли всякую надежду на снисхождение.
Но вот, солидно откашлявшись, поручик заговорил, обращаясь к нарушителям:
— Так это из-за такой... такого недопустимого проступка вы не хотели мне обо всем рассказать?
— Ну да, — созналась Яночка. И грустно добавила: — Мы сначала хотели заработать какую-нибудь стоящую заслугу. И тогда нас бы не наказывали по всей строгости...
— Так у вас ведь уже были заслуги! Могли бы поделиться со мной своими сведениями. Ну хотя бы некоторыми!
— Какие там сведения! — с горечью вымолвил Павлик. — Одни слова, разве бы вы нам поверили? Вот если бы мы у них это отобрали и доставили вам или пограничникам — тогда другое дело, вот тогда можно было бы и рассказать все, что знаем.
Яночка чистосердечно призналась:
— Мы боялись, что вы их раньше времени переловите, и тогда расскажут они, а не мы. А Лысый видел, как мы границу переходили, и мог на нас наябедничать. И вы бы нас арестовали, а у нас никаких заслуг!
— А, понятно! Ну что же... Пожалуй, я могу сообщить вам, что дело очень простое и, собственно, закончено, все ясно. Ямы, оставленные после выкопанного вами шиповника, и в самом деле привлекли внимание пограничников и заставили их усилить пограничные наряды. В результате ваши знакомые... я говорю о преступниках, так вот, они, разумеется, заметили, что в лесу появилось больше патрулей, и решили какое-то время переждать. Благодаря этому мы и смогли их захватить. Так что полагаю, если рассматривать вопрос в совокупности... возможно, одно уравновесит другое.
— И что? — с надеждой спросила Яночка. — Нас не определят в исправительное заведение?
— Думаю, что если больших грехов за вами не числится, вам удастся этого избежать.
— Но ведь я... — неуверенно начала пани Кристина, однако поручик не дал ей закончить:
— Вам тоже, уважаемая пани, исправительное заведение не грозит, за это я ручаюсь.
Пан Роман, не выдержав, фыркнул и, вытащив носовой платок, с преувеличенным усердием принялся сморкаться в него, все еще фыркая и покашливая как-то странно. Поручик неодобрительно посмотрел на него.
— Могли бы не усложнять мою миссию, — сердито сказал он главе семьи. — И без того приходится нелегко, сами видите.
И обратившись к детям, спросил:
— Ну так что, будем беседовать с глазу на глаз или можно при родителях?
Решившись наконец оторвать подбородок от сплетенных рук и убрав локти со стола, повеселевший Павлик великодушно разрешил:
— Да чего там! Столько уже знают, пусть и об остальном услышат. Ведь все равно потом не оставят нас в покое.
