Глядя на мужа, который сидел вцепившись в койку и с закрытыми глазами шептал слова молитвы, Тамар почувствовала, как на нее нахлынула огромная волна ненависти, столь же сильная, как ветер, который рвал снасти, как волны, которые колотились о борта корабля со злобной решимостью потопить его.
Хьюмилити открыл глаза, и она заметила, что муж бросил на нее взгляд и быстро отвернулся.
Он подумал, что Тамар выглядит моложе, чем в последнее время, походит на юную девушку, какой была до рождения детей, когда смотрела, как он работает в саду, и дразнила его. В этот момент щеки ее розовели. Волосы рассыпались по плечам, и она не хотела прибирать их. Он знал, что девушка дразнит его, склоняет к греху. Она соблазняла его, зная, что дьявол стоит рядом с ним и шепчет ему, как когда-то шептал Иисусу. Дьявол показывал ему его жену, как показывал Иисусу земное царство. «Она — твоя жена, — говорил дьявол, — а разве желание спать с женой — плотская похоть?» — «Для такого, как я, да», — ответил он. «Да ведь она же твоя жена», — настаивает голос из темноты. «Я взял эту женщину лишь для того, чтобы нарожать детей для Нового Света, а вовсе не за красоту. А еще оттого, что у нее буйный нрав и она нуждается в постоянном наставлении. Тело у нее хорошее, сильное, предназначенное для родов… Я вовсе не из-за похоти… не из-за похоти…»
Но огонь затаенной ненависти в глазах Тамар говорил ему: «Ты обманываешь себя, Хьюмилити. Чувство, которое ты испытываешь ко мне, называется похотью. И однажды, стоя пред троном Господа Всемогущего, тебе придется признать это».
Хьюмилити закрыл глаза, чтобы не видеть ее красоту и этот огненный, пронзительный взгляд. Он молился о том, чтобы шторм не потопил корабль, чтобы они могли достичь земли обетованной и вести праведную жизнь. Он молился, чтобы не уступить этой чувственной распутной женщине, соблазняющей его. Он молил Бога о спасении корабля, но его тайная мольба была о спасении души.
После шторма на несколько дней установился штиль. Лишь изредка воду подергивала легкая зыбь, а небо было такое же голубое, как глаза капитана. Боцман и его помощник чинили порванные во время шторма паруса, у плотника тоже было полно дел. Повар и стюард по приказу капитана готовили деликатесы для больных из числа пассажиров и команды: немного риса с сахаром, корицей и черносливом, тушеную баранину и ростбиф.
Хьюмилити собрал свою паству на верхней палубе. Тамар слышала, как он с чувством распевает псалмы. Они благополучно пережили шторм, но были еще слабы от перенесенного страха и истощения. Господу угодно, чтобы они обрели свой дом в земле обетованной.
Бартли подошел к Тамар и встал рядом с ней.
Она повернулась и посмотрела на него.
— Рис с сахаром и корицей, — сказала она, — даже для простых матросов. Меня удивляет подобное внимание с твоей стороны.
— Это вовсе не баловство. Это диктуется здравым смыслом. Мои парни промокли до нитки, дрожали от холода, их может свалить жестокая лихорадка, если я не позабочусь о них. Такие деликатесы, как рис с мясом, немного свежей подслащенной воды с имбирем и корицей и, разумеется, сухое белое вино могут спасти человеку жизнь. А если продолжать кормить его соленой рыбой с растительным маслом и бобами… он не оправится. Эта еда хороша в обычных условиях, но не после шторма. Если я хочу сохранить своих людей, то должен угощать их деликатесами. Этой команде нет цены, и я должен беречь каждого матроса, не подвергая опасности его жизнь. Что, если мы снова попадем в шторм? Или встретим врагов? Нет, так поступать мне подсказывает здравый смысл. Боже! До чего напыщенно и слащаво говорит этот проповедник! Тамар, почему ты вышла за него?
Она отвернулась, но он положил ей руку на плечо, и как она ни пыталась стряхнуть ее, это не удавалось.
— Жизнь на море полна опасностей, — продолжал он, — мы могли остаться дома… ты и я… О, не сейчас. Семнадцать лет назад.
— Для чего возвращаться назад? Я предпочитаю смотреть вперед.
— Теперь я делаю то же самое. Когда, Тамар? Когда?
— Я не понимаю тебя.
— Ты отталкиваешь его. Ты хочешь меня. Но почему ты не стремишься утолить это желание?
— Я говорила тебе еще много лет назад, что ты слишком самонадеянный.
— Это оправданно.
— Ты уверен в этом?
— Да. Ты не можешь выносить его близость и потому лжешь ему. Ты говоришь ему, что беременна. И мне ты тоже лжешь. О Тамар, я слишком истосковался по тебе.
— Ты можешь взять взамен Игл.
— Кого?
— Не прикидывайся, мне известны твои похождения. Повторяю: Полли Игл.
— Я не знаю ее.
— Не пытайся уверить меня, что ты не был ее любовником. Может, скажешь, что забыл об этом.
— Не важно, поверишь ты мне или нет. Но это так. Их было слишком много, Тамар.
— И ты думаешь, будто я с радостью соглашусь пополнить их количество?
— Хотела ты этого или нет, но ты это уже сделала.
— Ну вот! Видишь сам, я могу лишь ненавидеть тебя. Ты дразнишь меня. Смеешься надо мной. Могу ли я любить такого, как ты?
— И все же любишь.
— Оставь меня в покое, прошу тебя.
— Не оставлю, покуда не расскажу про свой план.
— Какой еще план?
— План для нас двоих.
— Подобный план меня не интересует.
— Ты повторяешься. Это я уже слышал.
— Стало быть, ты сам заставляешь меня повторяться. Ты мне надоел. Прошу тебя, уходи.
— А я прошу тебя, Тамар, ради тебя самой, не серди меня. Когда я прихожу в бешенство, мне трудно управлять собой. Ты выслушаешь меня. Вот мой план. Мы приплываем к месту назначения, пассажиры сойдут на берег, а мы с тобой, с детьми и Ричардом, если он захочет, поплывем домой. Оставим здесь твоего мужа с его паломниками. Он останется с ними, а в награду за то, что доставил их, я получу тебя.
— Занятная мысль, — холодно сказала она, — но я уже просила тебя не строить планы на мой счет.
Он подошел к ней ближе.
— Знай же, что я устал ждать. Так долее не может продолжаться. Один из нас… очень скоро… сделает что-нибудь, чтобы положить конец этому невыносимому положению вещей.
Тамар бросило в дрожь. Она не могла встретиться с ним взглядом и уставилась на прозрачную воду.
В эту ночь все люди на корабле испытывали странное напряжение. Даже матросы разговаривали шепотом.
Не было ни одного огня — ни на палубе, ни на мачтах, ни в бортовых иллюминаторах. Так приказал капитан.
— Каждый, кто зажжет огонь, — заявил он, — будь это мужчина, женщина или ребенок, будет закован в кандалы.
В сумерках на горизонте показался корабль, и каждому бывалому моряку стало ясно, что судно испанское.
В каютах пассажиры бормотали вполголоса каждый о своем. Старый корабль, потрепанный штормом, еле тащился по морю. «Либерти» не был оснащен для боя и вез мужчин и женщин, отправившихся на поиски нового дома, а не для того, чтобы сражаться и грабить. Вместо оружия корабль вез продукты и мебель. И католики-испанцы могли нагнать на людей, находившихся на борту не меньший ужас, чем варвары-турки.
