А она писала в ответ, что ее супруг желает, чтобы она оставалась в Пезаро, где у него есть определенные дела.
Решение этой проблемы появилось незамедлительно.
Ее брат Джованни собирается начать военную кампанию против семейства Орсини – целью ее было поставить на место всех баронов, которые не оказали сопротивления захватчику. Богатые земли и все остальное, этим баронам принадлежащее, перейдут к Папе. Лукреция понимала, что это – лишь первый шаг по пути, давно задуманному Александром.
И теперь его драгоценный зять Джованни Сфорца сможет проявить свои воинские таланты и заслужить большие почести. Пусть он соберет своих солдат и присоединится к герцогу Гандийскому. Лукреция не захочет оставаться в Пезаро в одиночестве и вернется в Рим, где родные примут ее в жаркие объятия.
Прочитав это письмо, Джованни Сфорца впал в ярость.
– Кто я такой?! – кричал он. – Не более, чем пешка, которую можно задвинуть куда угодно? Я не присоединюсь к герцогу Гандиа. У меня есть здесь свои дела!
Так он бушевал перед Лукрецией, но знал – как знала и она, – что он не посмеет ослушаться Папы.
Однако он все-таки попытался найти компромисс. Воинов своих он собрал и отослал в Рим, сопроводив письмом к Папе: его обязательства перед своими вассалами требуют присутствия в Пезаро. Уехать сейчас он никак не может.
И он, и Лукреция ждали приказа, которому они были бы обязаны подчиниться, приказа, который бы продемонстрировал, насколько Папа разгневан.
Ответом им было долгое молчание, а затем из Ватикана пришло успокоительное послание: Его Святейшество прекрасно осознает мотивы, руководящие Джованни Сфорца, и более не настаивает на том, чтобы тот соединился с герцогом Гандиа. В то же самое время Его Святейшество хочет напомнить, что давненько не видел своего любимого зятя, и был бы счастлив заключить его и Лукрецию в свои объятия.
Письмо привело Лукрецию в восторг.
– Я боялась, что твой отказ участвовать в кампании брата рассердит отца. Но как же он благосклонен! Он понял и принял твои аргументы.
– Чем большую благосклонность проявляет твой отец, тем больше я его опасаюсь, – пробурчал Джованни.
– Ты просто не понимаешь! Он любит нас, он хочет, чтобы мы жили с ним, в Риме!
– Он хочет, чтобы с ним, в Риме, жила ты. Насчет его пожеланий по моему поводу я не так уверен.
Лукреция взглянула на мужа и невольно вздрогнула: порою ей казалось, что спасения от судьбы, уготованной ее семьей, нет.
Чезаре еще никогда в жизни не был так счастлив, как сейчас.
Братец Джованни сам взялся доказать их отцу то, что он, Чезаре, не мог ему никак втолковать. Как зол был Чезаре, когда ему пришлось присутствовать на торжественной церемонии вручения Джованни богато вышитого знамени и украшенного драгоценными камнями клинка, означавшего, что владелец их является главнокомандующим папской армией! Как ужасно было видеть светившиеся гордостью взоры, которыми отец одаривал своего возлюбленного сыночка!
– Глупец! – хотелось крикнуть Чезаре. – Неужели ты не видишь, что он покроет бесчестьем и твою армию, и все имя Борджа?!
И предсказания Чезаре сбывались – вот от чего он был в таком восторге. Теперь его отец уж точно поймет, как нелепо было наделять Джованни полномочиями, которые он неспособен с честью нести, что за глупость он совершил, не отдав командование храброму и мужественному Чезаре!
А ведь все складывалось Джованни на руку. За ним стояло богатство и могущество Папы. Великий капитан Вирджинио Орсини все еще содержался пленником в Неаполе и не мог прийти на помощь своему семейству. Для любого, кто хоть немного разбирался в воинском деле, думал Чезаре, было ясно, что компания обещала быть стремительной и победной.
Поначалу так и казалось, потому что без Вирджинио Орсини растерялись, и один за другим сдавались на милость Джованни, как сдавались они когда-то французам. Замок за замком распахивал свои ворота, и победители входили в них, не потеряв ни капли крови.
Папа пребывал в восторге, он не скрывал своей гордости за старшего сына даже перед Чезаре, хотя прекрасно знал, как это его оскорбляет.
Но затем ход событий резко изменился. Оказалось, что клан Орсини не желает сдаваться так легко, как планировали самонадеянный молодой герцог Гандиа и обожающий его отец. Они стянули все свои силы к замку Браччиано, под командование сестры Вирджинио, Бартоломеи. Бартоломея Орсини была женщиной храброй. Ее воспитали в воинских традициях, и она не собиралась сдаваться без боя. В этом ее поддерживали муж и другие родичи.
И теперь, столкнувшись с таким сопротивлением, растерялся уже Джованни Сфорца. У него не было воинского опыта, и его попытки прорвать оборону. Браччиано выглядели глупыми и даже ребяческими. Джованни сражаться не хотел, поскольку он был из тех воинов, которые предпочитают хорошей битве украшенные каменьями мечи и жезлы. Так что он всего лишь забрасывал защитников замка посланиями, сначала повелевающими, затем угрожающими – он все убеждал их, что с их стороны было бы гораздо умнее сдаться. Здесь, в разбитом у стен замка лагере, Джованни, как и его многочисленная свита, страдал от всевозможных неудобств, тем более, что погода стояла ужасная, а самый талантливый из капитанов Джованни – Гвидобальдо Монтефельтро, герцог Урбино, – был тяжело ранен и транспортирован в тыл. Так что Джованни потерял своего лучшего воинского советника.
Время шло, Джованни торчал у стен Браччиано. Он устал от этой войны, до него доносились "неприятные слухи: вся Италия потешалась над незадачливым главнокомандующим папского воинства. И, что было самым обидным: Чезаре наверняка наслаждался таким поворотом событий. Римляне перешептывались:
– Интересно, как выглядит сейчас герцог? Сохранил ли он все свое великолепие, когда его роскошный бархат и вышивки вымокли под дождем?
Александр совсем истерзался и заявил, что продаст свою тиару, если от этого будет зависеть победа. Он больше не мог выдерживать общества Чезаре, потому что Чезаре и не пытался скрыть своей радости. Разве эта ненависть брата к брату, думал Александр, не есть первейший из грехов? Неужели ни Чезаре, ни Джованни до сих пор не поняли, что их сила – в единстве?
Чезаре как раз был рядом, когда пришло известие, что Урбино ранен, а Джованни по-прежнему без толку стоит под стенами замка.
Он увидел, как покраснело лицо отца, как он покачнулся, и если бы Чезаре вовремя не подхватил, Александр рухнул бы на пол.
И, глядя в налившееся кровью лицо отца, в его покрасневшие глаза, на вздувшиеся на висках вены, Чезаре впервые со страхом подумал: а что будет со всеми Борджа, если не станет Александра, если некому будет их охранять?
Он впервые понял, сколь многим они обязаны этому человеку – человеку, чья энергичность была притчей во языцех, человеку, который, несомненно, обладал истинной гениальностью.
