Они с фонарем ищут ее одежду, находят. Джессика смущенно косится на наготу Мод, потом убегает в арку и возвращается с полотенцем. Мод вытирается и одевается. Они вдвоем идут по пляжу, садятся там, где песок мягок и еще хранит тепло. Сидят бок о бок. Фонарь выключен – он не нужен, Мод нашлась. Джессика протягивает ей пачку сигарет, и Мод сдирает целлофан, вытаскивает сигарету. Джессика подносит горящую спичку – краткая синяя вспышка, два синих лица безлики, как маски.
– Это папины сигареты?
– Да.
– Которые Тео курит?
– Да.
– Он рассердится?
– Папа?
– Тео.
– Тео всегда сердится. Он сердится с тех пор, как папа уехал.
Постепенно отступает холод купания. Над их головами плавает голубой сигаретный дымок. Бриза нет, и дымок не сдувает.
– Мод?
– Что?
– Можно спросить?
– Если хочешь.
– Почему вы носите эту штуку на шее? Она детская.
– Да.
– Вашего ребенка?
– Да.
– Дочери.
– Да.
– Мод?
– Что?
– Она отошла? – Что-то эдакое в голосе Джессики. Доброта, да – но и что-то еще, напряженное, извилистое.
– Да. Она отошла.
– Я такие вещи понимаю.
– Да.
– Вы сердитесь на меня?
– Нет.
– Как ее звали?
– Зои.
– Зои?
– Да, Зои.
– И вы поэтому были одна на яхте?
– Отчасти.
– Потому что было грустно?
– Да.
– Мод?
– Что?
– Что с ней случилось? С Зои?
– Попала в аварию.
– Вы были с ней?
– Нет.
– Она была одна?
– Она была с отцом.
– Он тоже отошел?
– Нет.
– А он не хотел с вами на яхту?
– Нет.
– Сколько ей было, Мод? Когда она отошла?
– Шесть.
– Вы, наверное, все время о ней думаете.
– Не все время.
– Она вам снится?
– Иногда.
– Мод?
– Что?
– А вы чувствуете, как она хочет с вами поговорить?
– Поговорить? Как она может поговорить?
– Ну, вы ее видите, Мод?
– Нет.
– А вам кажется, что вы ее слышите?
Девочка ждет. Она не дура, она девять лет прожила с мамой (мамины фортели, мамины фокусы), поэтому не дура. Она прислушивается – может, у Мод перехватит горло, сигарета упадет в песок, ну хоть что-нибудь. Ничего такого не происходит, и Джессика продолжает:
– Если бы папа был здесь, он бы вам помог.
– Помог?
– Он бы знал, как вам помочь.
– Как бы он мне помог?
– Мод?
– Что?
– Может, я вам помогу?
– Мне не надо от тебя помощи.
– Я бы очень хотела помочь, Мод.
– Мне уже не поможешь.
– Неправда, – с жаром отвечает девочка. – Неправда, вы просто должны захотеть. Вы ведь хотите?
С минуту, словно позабыв, чья очередь говорить, они молчат. Потом из темноты налетает внезапный бриз.
– Будет дождь, – говорит Мод, подставив бризу лицо, и еле успевает договорить – дождь начинается, крупные капли редкой россыпью падают вокруг в песок. Одна шлепается Мод на щеку, другая на коленку. Мод и Джессика поднимаются, и тут дождь припускает взаправду – черная дождевая пелена гонит обеих бегом по пляжу, молотит им по макушкам, ослепляет.
Девочка и мальчик не влюблены, хотя мама с папой про это шутили. Девочка и мальчик никогда не целовались, им бы в голову не пришло показаться друг другу голыми. Поэтому мальчик пугается и не знает, что думать, когда Джессика в темноте садится к нему на постель и наклоняется, дождем с волос истекая ему на лицо, и волосы ее пахнут дождем, а лицо так близко, что мальчик чувствует ее дыхание.
– Чего? – спрашивает он. – O que você quer?[50]
– Женщина, – говорит она.
– Ушла?
– Куда ей идти?
– Чего тогда?
– По-моему, она здесь не просто так. Это замысел.
– Какой еще замысел?
– Не знаю, – отвечает девочка, – но, может, это для всех нас испытание.
4
Назавтра от дождя остаются лишь крапины цветов – они лезут из трещин в земле или из устий камнеподобных стручков, что накануне казались мертвыми. Море слегка сменило синий окрас, и, глядя в окно своей спальни (на полу у стола лужа), Мод догадывается, что там, где залив распахивается в море, зыбь высока. Воздух свеж, прохладен, но уже за полдень возвращается жара, цветы вянут, а древесные кулаки, что раскрылись, явив неуемные расцветки, запечатываются вновь.
Сегодня под манговым деревом Мод преподает Эволюцию.
– Представьте двух птиц, – говорит она. – Обе хотят одинакового корма, но у одной клюв, – она изображает клюв рукой, – удобный для такого корма, а у второй клюв другой формы, не такой удобный. Птица с удобным клювом набирается сил. Дети у этой птицы крупнее. Детей у нее больше, и в основном у этих детей тоже удобный клюв… Все меняется, – говорит она. – Все очень постепенно переходит из одного положения в другое, из одного состояния в другое. Птицы, горы, реки. Люди, вот как мы с вами. Как вы. Как я. Очень постепенно…
Она роняет имя Дарвина, и после урока Джессика с улыбкой говорит ей:
– Дьявол Дарвин. Вот про него папа нам рассказывал.
Ночь на пляже они не поминают. Под вечер Мод помогает Джессике приготовить ужин. Они вместе идут в сад за стеной. Дождь омыл пыльную листву. Они рвут сладкую кукурузу, помидоры, горлянку, копают маниок. Разжигают жаровню, кипятят воду, приступают к стряпне. Потом раскладывают на столе вилки и ложки, расставляют чашки и тарелки. Приносят драгоценную солонку. На муке из подпола пекут лепешки. За работой чуть-чуть беседуют, в основном о нравах малышей, о разносторонней папиной мастеровитости, о том, как у него в руках отвертка казалась не больше булавки. Сестринская болтовня, вполне непринужденная, совершенно здравая. То и дело Мод идет под арку покурить, прислоняется к стене, протекают целые минуты, когда ничего не надо срочно добиваться. Едва все готово, Джессика протягивает Мод козий колокольчик. Та звонит, и, словно из постепенно остывающих складок дня, возникают дети. Толпятся, теснятся вокруг Джессики. Самые храбрые подходят к Мод. Говорят:
