Прежде чем отправиться в Шакаве, я решил, что должен попытаться хоть как-то изучить финансовые махинации Дирка. Я обратился за помощью к Грэхему, который уже паковал чемоданы накануне отъезда. Он признался, что ему доводилось слышать о различных аферах Дирка, но ничего конкретного он сообщить не мог.
— Пожалуй, тебе стоит обратиться к Янни ван дер Мёве, — посоветовал Грэхем. — Он занимается пенсионными соглашениями, страхованием и прочим. Почему бы тебе не повидаться с ним? Ты найдешь его в лагере Тебе-Ривер-Сафарис. Ну, ты знаешь, где это, — у порогов.
Я действительно знал этот тенистый прибрежный лагерь, с его маленьким круглым баром и полянкой для барбекю, поскольку бывал там пару раз со своей коллегой Кибонье и ее дружелюбным мужем-англичанином Саймоном. Мы любовались закатом над Намибией и играли в дротики — в сумерках, кстати, занятие несколько опасное. И все же местечко это представлялось мне совершенно неподходящим для деловых встреч.
— И когда его там можно застать?
— Да когда угодно, если только он не в разъездах. Этот тип живет там. Кажется, участок номер семь, если не переехал. Единственный из известных мне финансовых гениев, который живет в палатке! — Грэхем лишь коротко рассмеялся и продолжил снимать занавески, лениво шлепнув метелкой из страусовых перьев по розово-зеленой ящерке. Последнее время он был не слишком весел и бодр. Ограничения по вывозу и карантину вынудили его расстаться с Бэмби и Леди, двумя цепными псинами, исчадиями ада. Услышав эту новость, я поспешил укрыться за ближайшим углом и от души сплясал джигу.
Прибыв в лагерь, я припарковал Старую Королеву-Маму в тенистом уголке и обратился за указаниями к какому-то раздраженному мужчине, вычерпывавшему из небольшого плавательного бассейна размокший слоновий навоз. Он тут же указал своим сочащимся сачком на маленькую палатку с полосатым тентом, стоявшую лишь в нескольких ярдах от берега реки. Рядом с ней за складным столиком в парусиновом кресле сидел серьезного вида человек в очках с проволочной оправой и элегантном, но несомненно слишком теплом для такой погоды костюме и щелкал калькулятором на солнечных батарейках.
Через несколько минут, смекнув, что я отнюдь не собираюсь становиться одним из его VIP-клиентов, он лишь пробурчал с неразборчивым африкандерским акцентом, какое же это безумие, что английский фунт такой устойчивый. Когда же я упомянул Дирка, не выдавая при этом всех подробностей, ибо опасался как-то навредить семье Артура, в Янни ван дер Мёве проснулся профессионал, и он обнародовал свои убеждения, заявив:
— Все мошенники должны быть истреблены, передавлены как тараканы, — это было подкреплено ударом пяткой модного оксфордского башмака, — ибо навлекают на нас дурную славу. Да, парень, я их ненавижу!
Значит, он что-то слышал о Дирке?
Нет, потому что занимается чисто коммерческими вопросами, но он спросит своего коллегу ррэ Муки, директора Независимого финансового отдела, слышал ли тот что-либо об этом самом Дирке. С этими словами он достал сотовый телефон и набрал номер.
Через несколько секунд в соседней палатке — почти такой же, но несколько поменьше — раздался звонок другого телефона. После примерно пятого сигнала кто-то ответил сонным голосом. В это же самое время Янни ван дер Мёве начал говорить, расхаживая вдоль берега. Его знание сетсвана весьма впечатляло.
Уже через пару минут возню в соседней палатке нельзя было не заметить, и из нее возник позевывающий и несколько взъерошенный молодой тсвана, также разговаривающий по телефону. Он зашагал по берегу в противоположном направлении, на ходу разглаживая складки на своем сером костюме-двойке. Затем они оба развернулись и пошли друг другу навстречу. Поравнявшись, они рассеянно махнули руками и разошлись. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы догадаться, что два этих человека разговаривают именно друг с другом. Ослабив галстук, ррэ Муки пообещал аккуратно навести справки о деятельности Дирка. Мне следует зайти к ним по возвращении из Окаванго, а пока что не желаю ли я взглянуть на кое-какие проспекты?
Естественно, я никак не мог не взять в поездку Артура — отчасти потому, что он играл в футбол лучше всех остальных, но главным образом потому, что этого мне не простил бы никто из класса, равно как и я сам себе, — и потому я мягко переговорил с ммэ Кебалакиле. Решив не упоминать о предпринятом мною расследовании, я заверил ее, что расходы на поездку минимальны и что по возвращении сообщу ей, во сколько они вылились. Она заплатит мне, когда сможет. Хотя на убеждение матери Артура у меня и ушло какое-то время, она все же была в числе провожающих на рассвете, когда мы загрузили снаряжение и детей в кузов Старой Королевы-Мамы и направились к Нгомским воротам, а затем через реку и по прямой как стрела дороге, пролегавшей через Полосу Каприви над Дельтой Окаванго.
Дельта эта, словно раскрытая длань, простирается по всей северо-западной Ботсване. Тысяча с лишним миль реки Окаванго возводят ее в ранг третьей по длине в южной Африке — она тянется через пустыню, словно «линия жизни». Река берет начало близ Нового Лиссабона в центральной Анголе, далее течет на юг через Полосу Каприви и входит в Ботсвану подле Шакаве, пункта нашего назначения. И здесь эти ежегодные восемнадцать с половиной биллионов кубических метров воды начинают разноситься по всей долине дельты по фантастически сложной системе, напоминающей прожилки листа, — прежде чем быть поглощенными раскаленными песками Калахари или же испариться в горячую иссохшую атмосферу. Окаванго на полном основании считается рекой, никогда не встречающей моря. Сей обширный лабиринт лагун, проливов и островков занимает площадь почти в тысячу квадратных миль и, удивительное дело, составляет девяносто пять процентов всех поверхностных вод Ботсваны.
Свою первую ночь в Дельте мы провели в комфортабельном Дротскайз-Кэбинз, затерявшемся среди прибрежного папируса лагере, владельцы которого, чета добродушных южноафриканцев, чьи собственные дети уже покинули это уединенное гнездышко, буквально осыпали развлечениями восхищенных шестилеток. На одной из их современных лодок мы исследовали загадочные русла, тихие лагуны и целый лабиринт каналов, поросших плотной массой кувшинок, пышно раскрывавшихся ночью и пугливо складывавших лепестки на рассвете. В укромных уголках мы встречали стариков, довольствовавшихся передвижением на изготовленных вручную mokoro — узких и легких традиционных долбленых каноэ. Лежа на спине, они подергивали рыболовную леску да таращились в теплый оранжевый полумрак, разглядывая замысловатые узоры, которые вычерчивали на воде стаи взлетавших гребенчатых уток, потревоженных фырканьем гиппопотама или коварным скольжением крокодила. Африканская якана, перепрыгивавшая на своих тоненьких вытянутых ножках с такими же пальцами по плавающим листьям кувшинок, явно рассердилась: наш проход растревожил ее обитающие в иле деликатесы, которыми она вознамерилась полакомиться. В болотах плескались сотни редких личи, или водяных козлов, — элегантных антилоп, чьи красноватые шкуры сверкали в лучах тяжелого солнца, лениво сиявшего над горизонтом.
В тот вечер на ужин у нас было мясо импалы с алтеем, и засыпали мы, вдыхая разносившийся повсюду запах древесного дыма и аромат кувшинок. Во сне мы грезили о победе и триумфальном возвращении.
