1
Как и можно было ожидать, вышли они с опозданием: Аргайл не потрудился накануне предупредить Хэнка о походе, поэтому они прибыли на два часа позже условленного. Усугубило ситуацию и то, что Курт был чудовищно безалаберен, тогда как Аргайл являл собой его диаметральную противоположность и практически впадал в паралич, мучительно размышляя над каждым пустяком. К полудню кухня Мельников превратилась в свалку из туристического снаряжения, спальных мешков и разрозненных предметов одежды.
– Народ, ну вы даете! – Дон помахал в воздухе шерстяной шапкой и парой утепленных перчаток. – Мы же не в Антарктику отправляемся. По прогнозу обещали от семи до пятнадцати тепла. Даже дождя не будет. А если вы думаете, что я пройду больше полутора километров, то вы с катушек слетели. Давайте попытаемся выйти хотя бы засветло, а?
От мысли о том, что ночь придется провести без света, у него по-прежнему сводило желудок и покрывались пóтом ладони. Поскольку избежать этого уже не удастся, лучше было пораньше выйти, чтобы пораньше вернуться.
Никто не потрудился ответить ему, но сборы все-таки ускорились, и часам к трем их маленькая компания вскарабкалась на вершину холма за домом и зашагала по тропе вдоль берега ручья. Накануне вечером прошел дождь, и отвороты их штанин моментально промокли в траве.
– Это все собственность округа? – поинтересовался Хэнк, неопределенно обводя рукой окрестности. – Или это частные владения?
Его широкое лицо блестело от пота.
– Часть земли принадлежит нам, – ответил Дон. – Хотя, где пролегают границы, я сказать не смогу, хоть убей. Довольно большой участок находится в собственности то ли «Гудвина», то ли какой-то другой лесозаготовительной компании. «Гудвин», насколько я понимаю, владеет правами на разработку недр на всех земельных участках этого округа; это вписано мелким шрифтом в текст договора.
– Вот ублюдки, – Аргайл сплюнул.
– Мне кажется, в управлении штата находится немалая часть, – сказал Курт. – Обратите внимание, лес валят выборочно, а некоторые особенно перспективные участки остаются совсем нетронутыми. Думаю, ребята в капитолии приберегают их на черный день.
– Ты когда-нибудь доходил до истока? – спросил Аргайл, показав на ручей.
На Аргайле были тяжелые ботинки на шнуровке, шерстяная куртка и мягкая кепка; в руках он держал посох из земляничного дерева, которым то и дело переворачивал камешки и сучья. Дон не мог избавиться от ощущения, что перед ним мальчишка-прогульщик, притворяющийся седобородым старцем.
– Он через пару километров иссякает, – бросил Курт через плечо.
Они с Хэнком несли большие рюкзаки. Похоже, Курту ноша давалась легче, чем его пыхтящему и отдувающемуся напарнику.
– Ручей почти исчезает в густых зарослях. Мы так далеко не пойдем. Я хочу поставить палатку чуть ниже по течению – помнишь то рыбное местечко, пап? А потом прозондируем окрестности.
Прозондируем. Хотел бы Дон знать, что он имеет в виду. Неожиданный интерес Курта к исхоженным когда-то тропам был совсем не в его характере. Он уже давно предпочел забыть эти детские штучки, сосредоточившись на карьерных амбициях и мужских хобби вроде коллекционирования машин и женщин. Он хочет отыскать те камни. Бог знает зачем, но парень твердо решил это сделать. Дон оценивающе посмотрел на сына, шагавшего мощно и целеустремленно. Может быть, сны, которые видит Курт, страшнее, чем он рассказывает. Он принадлежал к породе тех упрямцев, что предпочитают изгонять демонов путем прямой конфронтации.
Ленивый золотой денек дозревал под струями прохладного бриза, остывал в удлинившихся тенях. Ручей, журча, прыгал по камням и шевелил камышами; певчие птицы чирикали в ветвях деревьев, еще покрытых листвой. По небу плыли пухлые белые облака; они клубились, колыхались, принимая то формы зверей, то человеческих лиц. Стая гусей, низко пролетающая над болотом, разразилась гоготом, затем резко набрала высоту и исчезла за горными пиками. Туле залаял и устремился вперед, задирая лапу у каждого куста и охотясь за новыми птицами и новыми зрелищами.
Вскоре Хэнк попросил передышки; они с Куртом закурили, а Аргайл принялся обозревать долину, вооружившись полевым биноклем «Цейс», снятым, по его словам, с трупа немецкого лейтенанта во время Второй мировой войны. В ту пору он должен был быть зеленым юнцом лет семнадцати-восемнадцати – всего на четыре года старше Дона, но Дон все же решил, что рассказ – чистая правда. За внешней респектабельностью Аргайла, похоже, таилась недюжинная сила духа. Он часто носил с собой штык, пристегивая под одеждой ножны к поясу, – еще один военный сувенир. Каждый раз, когда они отправлялись в таверну, Дон умолял его оставить штык дома, опасаясь, что старый осел пропорет брюхо какому-нибудь задиристому олуху и сядет за решетку. Аргайл ухмылялся и советовал Дону не нервничать так сильно – чтобы не поседеть раньше времени.
Дон приставил ко лбу ладонь, обернулся назад и окинул взглядом долину. Дом, частично загороженный амбаром и деревьями, казался спичечным коробком, зажатым между складками земли; красноватый свет закатного солнца озарял стены, заливал мертвые стеклянные глазницы окон. Дон подумал, что окна похожи на глаза паука, а сам дом – это паучье тело со скрытыми в колышущейся траве лапами. Дон хотел было разжиться сигаретой у кого-нибудь из парней, но вместо этого отхлебнул воды из бутылки и стал наблюдать за Аргайлом, присевшим у гнилого пня, который кишел термитами. Его осенила тревожная догадка: интересно, а кто в этот момент наблюдает за ними? По спине пробежали мурашки, а буколическая панорама приобрела особенно зловещее величие.
