Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
– Постараюсь, – прошептал я, краснея от робости.
В тот день десять тысяч я заработал и был записан в Школу молодых репортёров при журнале «Мнение», – первая победа зелёного пацана в большом грязном мире. Первая моя победа.
Мать, узнав об успехе старшего сына, расплакалась. Расплакалась искренне. Всё, что копилось с момента ухода мужа из дома, вылилось мне на плечо, ибо тогда я по-настоящему осознал себя кормильцем семьи. Кормильцем, который будет приносить зарплату в дом вместо отца.
И я приносил. Отдавал матери всё до копейки, а она складывала деньги в сейф, смешивая со своими и создавая семейный бюджет. И уже потом младший брат Савва играл с конструкторами и роботами, а я выбирал в магазине свитер или рубашку. Моё детство пропадало на работе, но для Савки я пообещал сделать всё. Всё, лишь бы девятилетний человечек не нуждался в еде или игрушках.
В 2004-ом я закончил 11 классов школы и вздохнул с облегчением, собираясь пропадать в редакции с утра и до вечера. Писал статьи, брал интервью у знаменитых людей города, посещал различные мероприятия, накапливая опыт и стаж, а в августе получил от Григория Семёновича предложение об учёбе.
– Поступай на заочное на журфак, – посоветовал он. – Я поговорю с одним мужичком, он поможет тебе с военным билетом. Ты же не хочешь служить в армии?
– Хочу, но не могу. Мамка одна Савку не потянет. У неё пять в месяц кое-как выходит, – разве я оставлю их одних?
– Вот и отлично. Значит, договорились.
Спустя шесть дней я держал в руках военный билет, дающий полную свободу передвижения, и решил последовать совету главного редактора: получить высшее образование. Стыдно было перед матерью за отказ от службы, но она поняла меня, не посчитала тряпкой.
– Ты сделал правильный выбор, сынок. Не расстраивайся. Это чушь, что мужчина должен отдать долг родине. Чушь. Родина заставляет тебя батрачить с пятнадцати лет, потому что ей плевать. Поэтому не принимай близко к сердцу. Когда в России начнут заботиться о детях, тогда и пойдёте в армию.
Я помню её слова. Помню и сейчас, когда на дворе февраль 2009-ого, а я уже на пятом курсе института, успешный журналист с именем, давным-давно вошедший в основной состав журнала «Мнения». За окном светит солнце, снег растаял; да его почти и не бывает в Москве, – выпадет, а на следующий день исчезнет; я сижу в редакции, набираю статью о поездке в Петербург, а мысли возвращаются ко вчерашнему разговору с матерью…
– Он приходил в октябре, в прошлом году.
– Кто приходил? – Мать застала меня в коридоре, пока я боролся с неподатливым рукавом куртки, пытаясь высвободить запутавшуюся руку. – Я не понял, о ком ты?
– Об отце.
– Об отце? Эта сволочь смела заявиться к нам?
Оказалось, что да. Ни меня, ни Савки дома не было, поэтому мать пустила его через порог и застыла в ожидании разговора.
– Здравствуй, Эллочка, – попытался улыбнуться он, но хмурое лицо жены подавило глупую улыбку. – Я пришёл извиниться за то, что тогда ушёл…
– Семь лет назад.
– Как Глеб? Как Савва?
– Глеб кормил нас эти годы. Да и с Савкой всё в порядке.
– Могу я… Могу я их увидеть?
– Нет. Я не разрешу тебе с ними увидеться. Глеб – взрослый парень, вспылит и ударит, а я не хочу, чтобы он сидел в тюрьме из-за такой мрази.
– Но… Я соскучился! И они мои дети!
– Ты меня не понял, муженёк. Не понял. Глеб и Савва давно не твои дети. Неужели за семь лет ты этого не осознал?
– Я…
Отец попытался найти хоть какой-нибудь довод, но мать не собиралась его выслушивать. Жестом она указала на дверь и велела убираться прочь.
– Навсегда. И не приходи. Не надо.
И отец ушёл.
Где его носило столько времени, я не знаю. Был ли он с другой женщиной или завёл другую семью, – неизвестно. Можно, конечно, навести справки, поднять людей, чтобы правда всплыла наружу, однако смысла я не вижу. За семь лет он не поинтересовался нами ни разу, ни разу не позвонил, ни разу не написал письма, и мать не простила мужа-гуляку, хотя её доброе сердце ёкнуло не единожды. Не прощу и я.
Статья не пишется. Пальцы опускаются на клавиши и застывают в миллиметре. Голова раскалывается от городского шума, а я смотрю на монитор, где чёрные буковки ждут окончания предложения.
Надо доделывать. Скоро Савка окончит школу, соберётся в институт, а я должен помочь ему выйти в жизнь: пытаюсь быть брату за отца, но из меня, наверное, никакой папаша…
Последний Амстердам
В капельнице капало.
Влад мечтал умереть.
Рядом сидела мама. Дремала, уткнувшись подбородком в грудь.
Парень осторожно перевернулся, стараясь не задеть воткнутую в вену иглу, и закрыл глаза.
Боль.
Последний месяц она каждый день напоминала о себе. Сначала лёгкое жжение, потом зуд, от которого хотелось чесаться, и уже после по голове словно били кувалдой.
Влад крепился, сжимал зубы, и, когда сил терпеть не оставалось, кричал. Звал на помощь, и врачи вкалывали обезболивающее. Лекарство ненадолго помогало, ему даже удавалось минут на двадцать-тридцать задремать, но по истечении этого времени начинались жжение и зуд, и кувалда обрушивалась снова.
Иногда случались периоды затишья. Болей не было, в голове шумело, будто какой-то маленький человечек надумал там уборку и вовсю орудовал пылесосом. Шум этот не досаждал, Влад к нему со временем попривык и мог читать или рисовать в тетрадке, не обращая на пылесос внимания. Но такие периоды бывали редко. В основном он жил с кувалдой.
Голова у мальчика начала болеть после реки. Купаясь летом с ребятами, Влад прыгнул с высокого камня и неудачно нырнул, ударившись о воду. Ребята вытащили его на берег, побежали за взрослыми, а он около десяти минут лежал без сознания и пришёл в чувство только при помощи нашатырного спирта. Спасатель Паша Семёнов, приехавший вместе с ребятами, откачал Влада и отвёз домой, наказав не приближаться к реке в ближайшее время. Влад и не приближался. Через день он слёг с острым приступом головной боли и не мог даже приподняться с постели. Вызванный фельдшер ничего толкового не сказал и посоветовал обратиться в больницу.
Следующим утром Влад с мамой отправились на обследование. Небольшое улучшение позволило добраться до больницы, где врач заставил мальчика сдать множество анализов и лечь в какой-то огромный аппарат, напоминающий солярий, который Влад видел однажды в бассейне. К обеду состояние ухудшилось, и доктора решили оставить мальчика под присмотром, не понимая причину болезни.
Причина выяснилась позже. Томография показала опухоль размером со сливу чуть выше лба, а анализы подтвердили её злокачественность. Врачи поставили диагноз – рак в последней стадии развития. Не операбелен. Неизлечим. Поставили крест на маленьком человеке.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
