— О чем?
— О нас. О Кэт. О том, чтобы создать семью. О том, чтобы заново влюбиться.
Нестерпимая боль пронзила его. Одно дело самому думать о браке с этой женщиной, о любви и семье. Долго, очень долго мечтал он об этом. Но как же больно слушать, как обо всем том же говорит она.
— Ты обманула меня, Дорис. Ты столько лет прятала от меня мою дочь. Я уже не смогу восполнить все эти годы. Не смогу разделить с ней эту часть ее жизни.
— Прости за все, — тоскливо произнесла она. — Если твоя неприязнь ко мне так велика, тебе не обязательно видеть меня. Я не буду тебе мешать. Можешь встречаться с Кэт, когда пожелаешь, а я… я…
Тед шагнул к ней, прикоснулся губами к ее рту, заставив замолчать.
— Ты считаешь, что, не видясь с тобой, мне легче забыть тебя? Ты думаешь, я перестану… — Он оборвал фразу. Любить тебя. Именно это он и собирался сказать. Неужели ей непонятно, что он влюблен в нее, и не собирается скрывать это. И тем не менее, ни разу не говорил ей этих слов. И не мог сказать сейчас.
— Тед, пожалуйста…
Он снова коснулся ее губ, не давая говорить. Пожалуйста, не целуй меня? Пожалуйста, не оставляй?
Да ему только и нужно — быть рядом с ней. Трогать ее, целовать, ощущать языком ее рот, прижимать к себе, чувствовать биение ее сердца. Ему нужен даже вот этот тихий вздох, легкий жест и эта виноватая улыбка, вызывающие желание, вожделение и, да поможет ему Бог, разжигающие любовь, которую он питает к ней.
Вот что ему нужно, только не сейчас. Он не может предаться любовным утехам, как бы отчаянно ни хотел этого. Это ничего не решит: удовлетворенная страсть угомонится, а все их проблемы останутся, причиняя обоим все ту же острую боль.
С ощущением, будто разрывает собственную душу, Тед оторвался от вожделенных губ и молча пошел к двери. Остановившись на пороге, оглянулся.
— Эх, Дорис, если бы ты знала, как… — Не закончив фразу, он сокрушенно махнул рукой, вышел под дождь и, быстро обойдя дом, залез в машину. Поскорее и подальше от снедающих сердце страстей и душевных мук.
Если бы он питал к этой женщине только ненависть, то мог бы уйти, не оглядываясь. Не испытывая боли. Но он не может смотреть на нее и не хотеть ее, как не может общаться с ней, не чувствуя себя таким обманутым, таким оскорбленным и… таким безнадежно влюбленным.
Ненавидь он ее лютой ненавистью, его мучению уже пришел бы конец. Собственная постель не казалась бы ему такой одинокой и постылой. Его сердце не ощущало бы подобную пустоту.
Испытывай он только ненависть, его бы не трогала ее растерянность и беззащитность. Он спокойно смотрел бы на нее и, видя и слыша, как она плачет, зная, как страдает, не разделял бы ее боль, не хотел бы помочь.
Но все в ней трогает его так, как ничто никогда не трогало. Он не уверен, будут ли они жить вместе, смогут ли простить друг друга, но не сомневается в одном: он не может без нее!
Когда в среду вечером Тед заехал за дочерью, Дорис вздохнула с облегчением, не потому, что была счастлива видеть его, а потому, что ей просто необходимо было передохнуть. Каждый из последних дней был нелегким, но сегодня после полудня дочь вела себя просто невыносимо.
Все началось, когда вернувшаяся домой раньше обычного Дорис прервала игру Кэт с соседскими ребятишками. Девочка была страшно недовольна тем, что ее оторвали от детских забав и заставили в середине дня идти домой и привести себя в порядок перед визитом к врачу. Она капризничала и дулась все то время, что они были в поликлинике, словно только и мечтала поскорее отделаться от матери. А вернувшись домой, вредная девчонка, наоборот, не отходила от нее ни на шаг, нарочно досаждая, раздражая, нервируя.
У Дорис, казалось, вот-вот иссякнет терпение.
Выручил звонок в дверь.
— Хэй, Тед, — приветствовала своего избавителя расстроенная мать. Он выглядел неотразимо в джинсах и тесно обтягивающей сильные плечи и грудь майке. Дорис хотелось броситься к нему на шею, обнять или просто прикоснуться. Желание было таким сильным, что она быстро сунула руки в карманы своих брючек. — Заходи, Кэт в гостиной.
— Она прошла медицинский осмотр?
— Да. Ей сделали снимок руки и сказали, что все хорошо.
Тед заглянул через широкую дверь в гостиную. Развалившись на диване и положив ноги на кофейный столик, его дочь, задрав голову, уставилась в громко орущий телевизор. На девочке была напяленная до глаз ненавистная матери старая бейсбольная кепка.
— Она устраивает тебе веселую жизнь?
Дорис попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее.
— Она приспосабливается.
— Медленно?
— Пожалуй, лет через двадцать справится.
— Я поговорю с ней…
— Не надо, — возразила она, тронутая его предложением, но уверенная, что от этого будет только хуже. Сейчас Кэт вымещает свои обиды и злость на ней. Если Тед вмешается, то и ему может достаться. — Позаботься о своих собственных взаимоотношениях с ней. Обо мне не беспокойся.
Отведя от нее глаза, он вспомнил, что захватил кое-что из почтового ящика.
— Вот твоя почта и газета.
— Спасибо. — Положив газету на столик в холле, Дорис стала перебирать небольшую пачку конвертов. Там оказалось уведомление от страховой компании — несомненно, по поводу руки дочери, один счет, пустяковые письма от неведомых обществ, рекламные открытки. Взгляд замер на знакомом желтом конверте, выглядевшим немного потрепанно после того, он побывал во Флоренсвилле и вернулся обратно.
Она не плакала уже три дня и думала, что совсем выплакалась, но моментально навернувшиеся слезы предупреждали, что все еще впереди. Трясущимися руками Дорис положила почту на столик, резко повернулась и пошла по коридору на кухню. Она уперлась руками в разделочный стол и прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать готовый вырваться из нее стон обиды и горечи. Рядом остановился Тед, держа в руке расстроивший ее конверт.
Он молчал. Не было нужды спрашивать что-либо — все объясняли адрес ее родителей и пометка, видимо, сделанная аккуратным почерком матери: "Вернуть отправителю". Вполне понятно, что это означает.
Прежде чем он успел что-то сказать, торопливо заговорила Дорис:
— Хочу попросить тебя об одном одолжении. Родители пригласили Кэт к себе на несколько дней. Я думаю, пусть едет, только я… я не могу ее отвезти. Ты не сделаешь это сегодня?
— Почему бы тебе не пообедать с нами и не поехать вместе?
Как ни приятно было это приглашение, Дорис покачала головой:
— Я не могу.
Кэт будет в ярости, если она отправится с ними, а мать — если она появится в родительском доме. А их ярости ей уже достаточно на сегодня. Больше просто не выдержать.
Дорис взяла несколько тарелок с разделочного столика и начала споласкивать их. Когда в третий раз подряд одно и то же блюдце упало на дно раковины, Тед завернул кран, вытер дрожавшие рука хозяйки полотенцем и повернул ее лицом к себе.
