— Не сцы, Роман, прорвемся, — отозвался слышавший его слова Шумилов, — и не таких уделывали. Главное — по вахам стреляй, а не по соснам…
Его речь была прервана грохотом выстрелов — одновременно плюнули огнем автоматы Подольского и Рахубы. Сверху донесся чей-то сдавленный крик, и тремя секундами позже в трещину, где они засели, скатился, увлекая за собой мелкие камешки и щебень, труп чеченца, так и не выпустившего из рук оружие.
— Это — твой, — уважительно произнес сержант, пиная ногой окровавленное тело. — Молодец, растешь над собой…
Он опять не успел закончить. Со стороны чеченцев, что находились ниже по склону, ударила автоматная очередь. Пули, взвизгнув, срикошетили от валунов, громоздившихся значительно правее, и одна из них, уже на излете, ударила Рахубу под нижнюю челюсть, точно в кадык.
Брызнула кровь. Захрипев, рядовой рухнул лицом вперед, скрюченными пальцами впиваясь в каменистую землю. Чепрагин, замешкавшийся было на мгновение, справился с растерянностью и тут же бросился к упавшему бойцу. Перевернул его на спину, дернулся за бинтом, но у Рахубы уже шла изо рта кровавая, пузырящаяся пена. Секунду спустя он уже не двигался.
Подольский зарычал что-то невнятное сквозь стиснутые зубы; Шумилов молча подхватил автомат Рахубы и, прежде чем его попытались остановить, взлетел (словно и не была вывихнута нога) на край трещины.
Две очереди протрещали одновременно — выпрямившись почти в полный рост, он хорошо видел противника и мог прицелиться как следует. Сержант сам видел, как покатились вниз по склону сначала двое, а затем и третий чеченец, телами ударяясь о стволы деревьев. Потом резкая, хотя и запоздавшая боль в правом голеностопе заставила его согнуться едва ли не пополам. И, к счастью, пуля, выпущенная вахом из снайперской винтовки, ввинтилась в воздух точно в том месте, где долю секунды назад находилась его голова.
Схватив Шумилова за ремень, опомнившийся лейтенант рывком сдернул его вниз.
— Жив останешься — пристрелю! — мрачно пообещал он сержанту. — Игоря ты этим не спасешь. А нам, — он подчеркнул это слово, — каждый сейчас нужен.
Шумилов только криво усмехнулся в ответ на слова Чепрагина — он не смотрел в искаженное лицо офицера, меняя опустевший рожок своего “АКМа” на магазин из автомата Рахубы, еще не полностью расстрелянный. Тот же лежал совершенно неподвижно на дне трещины, глядя в серое небо мертвыми неподвижными глазами.
Подольский к тому времени уже израсходовал и запасной рожок к своему автомату. Не долго думая, он воспользовался оружием чеченца, убитого Рахубой — добротным “Узи”. Перевернув труп, он одной рукой обшарил его. На поясе у ваха оказалось еще два магазина к израильскому пистолету-пулемету и граната.
— Давай то же самое снова попробуем, — предложил он Чепрагину, уже не заботясь о соблюдении субординации. — У меня еще граната есть, я попробую их придержать, а вы — верхом, пока там еще никого нет, — он указал пальцем в направлении “зачищенной” высоты.
Лейтенант не ответил, выбирая цель, и, лишь опустошив четверть магазина в направлении попытавшихся подойти ближе чеченцев, он обернулся к Подольскому.
— Давай попробуем, Роман, — кивнул он коротко. — Готовь гранаты. Начало — по моему сигналу. А что с ним? — вклинился в их разговор сержант. Недобро сверкая глазами, он указывал на неподвижное тело Рахубы.
— Что, им оставим? — спросил Шумилов. — Я думал, мы мертвых не бросаем…
— Придется оставить, — тяжело сказал лейтенант, избегая встречаться с ним взглядом. — Иначе погибнем все. Это приказ! — заорал он, не выдержав. — Если ты будешь его обсуждать, я тебе сам башку снесу. Яс-с-сно?
И, повернувшись к Подольскому, он сказал одно лишь слово: “Начинай”.
Подольский швырнул первую гранату под корень средней по размерам сосны, за которой мелькали пятнистые камуфляжные комбинезоны боевиков. Взрыв взметнул в небо столб черной грязи и крупнозернистого песка; дерево начало с треском клониться, и в этот момент Чепрагин, подставив скрещенные в замок руки под левую ногу Шумилова, рывком выбросил его из трещины вверх. Сам лейтенант, не теряя ни одной секунды, скользнул следом за ним серой тенью.
Им оставалось около пятидесяти метров. Полсотни шагов до тропы, вверх по крутому склону. И они прошли их: стиснув зубы, тяжело дыша, впиваясь ногтями в камни, все норовившие вывернуться и полететь вниз. Прошли и уже на тропе, завернув за округлый бок огромного валуна, оглянулись. Подольского с ними не было.
— Рома! — страшно закричал Чепрагин, поняв, что тот задумал. — Отходи, Рома!
— Уходите сами! — донесся в ответ хриплый выкрик. — Я их задержу…
Свинцовой плетью хлестнула автоматная очередь кого-то из вахов. В ответ ему огрызнулся “АКМ” Подольского; донесся хриплый матерный крик, в котором звучала торжествующая ярость.
Лейтенант вдруг почувствовал себя совершенно беспомощным. Автомат в его руке показался неимоверно тяжелым. Он перевел ошалелый взгляд на Шумилова. Сержант смотрел ему в глаза, не мигая, с лицом искаженным от боли. Там, внизу, всего в полсотне метров…
— Пошли, — сквозь зубы продавил Чепрагин непослушное слово.
И секундой позже повторил еще раз, словно для пущей уверенности:
— Пошли..
* * *
— Получи, сука! — зло орал Подольский, выстреливая последние патроны. — Получи! Суки! На!
Автомат захлебывался, плюясь свинцом. Рожок был последний.
Он успел срезать одного — сам видел, как тело подбросило в воздух за серым горбом камня, и чеченец, дернувшись раз-другой, затих. Но тут же пропела пуля снайпера, и что-то горячее с силой толкнуло Подольского в плечо, на два пальца выше локтя.
Спецназовец выронил “АКМ”. Впрочем, теперь он был уже бесполезен — закончились патроны. Роман повалился на дно траншеи, больно ударившись спиной об острые камни. Обе руки теперь были прострелены. Боль сжимала их раскаленными клещами, и в глазах темнело, когда он непослушными пальцами снимал с пояса последнюю гранату. Боялся только одного — потерять сознание и не успеть.
Он вспомнил дом и мамино лицо.. Почему-то вспомнил свой выпускной бал в лицее, как полез вместе со всеми ребятами в холодную еще воду — лето выдалось не слишком жарким. Результат — простуда, две недели в постели и визиты друзей. А еще приходила Алина…
Роман стиснул зубы. Граната медленно грелась в его руке.
Чеченцы, осмелев, потихоньку выбрались из своих укрытий и пошли вперед.
Он терпеливо ждал, чувствуя, как вместе с кровью из тела вытекает и жизнь. Боялся только одного — не успеть.
Небо из темно-серого сделалось темно-багровым. И на этом фоне появились бородатые лица, склонившиеся над ним. Ощеренные в звериных оскалах, искаженные злобой.
Подольский, будто сквозь слой ваты, услышал:
