— Что это?
— Видела такой рисунок на доске. На его доске.
— Что-то знакомое… — Девушка оборачивается к двери, ведущей в дальнее помещение. — Эй, Люк!
Оттуда выходит мужчина. Лысый, чуть за сорок, мускулистый, с пивным брюшком, выпирающим из-под футболки.
— Ну? — сонно спрашивает пузан.
— Моя знакомая говорит, что видела этот рисунок на чьей-то доске. Он тебе знаком?
— Конечно. Это фирменный знак Билли Розботтома.
— А, точно, — говорит Тина. — Я слышала о его досках, хотя сама никогда их не видела.
— И неудивительно.
— Кто такой Билли Розботтом?
— Точнее, кто он был такой, — поправляет Люк. — Владелец огромного магазина в Пизмо. Настоящий художник. Делал доски только из эквадорской бальзы и презирал пенополиуретан. Такие доски мало у кого есть, и стоит каждая целое состояние. Жаль беднягу Билли.
— Жаль?
— Погиб в авиакатастрофе в прошлом году. Летел из Майами в Панаму, на переговоры с какими-то воротилами. Билли хотел приобрести лицензию. А может, наоборот, ему повезло и он отправился на тот свет прежде, чем увидел свою фирму в чужих руках.
— Какое уж тут везение, — говорю.
— Зависит от точки зрения. Для серфингистов — да, настоящая драма. Когда Билли погиб, его сестра решила на время закрыть магазин, потому как не знала, что с ним делать, и ночью он сгорел дотла. Двадцать досок к чертям.
— Вы знаете хотя бы одного клиента Билли?
— Конечно. Один тип, нейрохирург, из Пасифик-Хейс.
Указываю на рисунок, висящий над прилавком, где изображен парень из «фольксвагена».
— Этот, случайно, не похож на него?
— Нет, — говорит Люк. — Он типичный добропорядочный гражданин.
— Могу поспрашивать, если хочешь, — предлагает Тина. — Слушай, ты никуда не торопишься прямо сейчас?
— В общем, нет.
— Тогда, может, пойдем в «Бэшфул» завтракать? Помнишь, я рассказывала тебе про их спецпредложение?
— А пойдем!
Бредем сквозь туман. Тишину нарушает лишь одинокий рейсовый автобус, в котором сидит единственный пассажир. Оглядываюсь и возвращаюсь на несколько ступенек, чтобы взглянуть на океан и серый пляж, еле видные в конце улицы.
— Этот город просто убивает меня, — говорю. — Я прожила здесь почти всю взрослую жизнь, и все-таки он угнетает.
— Понимаю. — Тина тоже оборачивается. С минуту мы стоим и смотрим вниз. Со стороны пляжа ползет туман — белая масса, которая накатывается на нас. Над головами кружит чайка.
— Читала Армистеда Мопина[9]? — спрашивает Тина.
— Да, что-то читала.
— В «Барбари-лейн» он цитирует строчку из Оскара Уайльда: «Странно, но всех пропавших без вести, по слухам, рано или поздно видят в Сан-Франциско». Мопин выкинул самые лучшие слова: «Сан-Франциско — замечательный город, в нем сосредоточены соблазны целого света».
— Да, похоже на то.
— Сан-Франциско затягивает, — говорит Тина. — Вся проблема в этом. Ты остаешься здесь потому, что не можешь представить себе жизни где-то в другом месте. Потом, в один прекрасный день, осознаешь — прошло пять лет, а ничего еще не достигнуто.
— Тебе всего двадцать четыре. И время еще есть.
— Не так уж много. Две недели назад исполнилось двадцать пять.
— Поздравляю. Двадцать пять — отличный возраст.
Вспоминаю, что у самой в эти годы впереди был сплошной туман и недостаток ясности казался благом. Столько вариантов, столько направлений. Впрочем, подобного варианта и такого направления я себе даже не представляла.
В закусочной Тина садится за дальний столик.
— Закажи спецпредложение номер два, — советует моя новая знакомая. — Яичница, поджарка, бекон или сосиска, тост и кофе. Спецпредложение номер один — это всего-навсего оладьи, ничего особенного.
Завороженно наблюдаю за тем, как она ест: Гуфи полностью погружена в процесс поглощения пищи, как будто завтрак — самое значительное событие дня. Девушка доедает поджарку и кладет на тост два кусочка бекона.
— Не подумала насчет занятий серфингом?
— Я выросла на Юге. Холодная вода не по мне.
— На тебе же будет гидрокостюм. И вообще привыкнешь.
— А как насчет колледжа? — меняю тему. — Еще не раздумала поступать?
— Учиться на Гавайях слишком дорого.
— Университет в Сан-Франциско ничем не хуже, и плата за обучение вполне приемлемая.
— Как бы я ни любила этот город, мне все-таки хочется повидать и другие края. А ты где училась?
— В Теннесси.
— На Юге, наверное, интересно. Я там никогда не была. — Тина доедает яичницу. — А у тебя есть родственники?
— Сестра, в Северной Каролине. Мама умерла пять лет назад. С отцом вижусь редко. Он живет в Германии.
— А мой папаша нас бросил, когда мне было десять лет. Маму потеряла в двенадцать. Сменила несколько приемных семей, но сейчас, в общем, с ними не общаюсь.
— Очень жаль…
— Ничего страшного. Рано или поздно, типа, привыкаешь. Хорошо, когда много друзей, но родственники — это совсем другое. Наверное, классно иметь сестру.
— Да. Очень здорово иметь кого-то, с кем у тебя общее прошлое.
Официантка приносит счет и прерывает нас.
— Ну, пока, — говорит Тина, когда мы выходим.
— Спасибо за помощь.
Одновременно тянемся друг к другу: Гуфи хочет обнять меня на прощание, а я — поцеловать ее в щеку, так что в итоге неловко сталкиваемся.
— Не сторонись людей, — говорит она.
Глава 57
В течение следующих двух недель погружаюсь в работу. Свадьба в клубе «Олимпик», юбилей директора фирмы, открытие ресторана в Редвуд-Сити. Наблюдать за чужой жизнью через видоискатель очень приятно, это создает эффект кино — ты входишь в темный зрительный зал и погружаешься в чьи-то проблемы, видишь мир иными глазами. Когда атмосфера между родителями накалялась, мать обычно нагружала сумку шоколадными батончиками и пакетиками с соком, значительно облегчала отцовский бумажник и приказывала нам с Аннабель садиться в машину. Мы ехали в кинотеатр на бульваре Аэропорт, брали огромные порции поп-корна и смотрели фильм за фильмом. Нам было все равно, что в кинозале вечно пахнет мочой, что фильмы старые, а поп-корн — залежалый. Если постараться, можно было представить себе, будто происходящее на экране куда реальнее нашей жизни, и тогда все беды отступали. На это и похожа работа фотографа; укрывшись за объективом, я могу ненадолго забыть о содеянном и о цене такого забытья, пусть даже на пару минут.
