– Двенадцать лет подряд я ездил в Киото. Эти поездки помогли мне увидеть общую картину, но оставили мое сердце холодным. Знаете, что я думаю о буддизме? Он дает правильные ответы на неправильные вопросы.
Потом он увлекся джайнизмом, антропософией, учением Кришнамурти. Ездил в Непал, Тибет, поднимался на Гималайи. Ему нравился иудаизм. Коран вызывал у него восхищение. «Дианетика» его насмешила. Он не уважал «религии для всех»: унитарианизм, бахаизм и прочие телячьи нежности. Ему хотелось такой веры, которая понимала бы милосердие как справедливость, смягченную благодатью, и при этом не морочила бы ему голову всякими глупостями о том, что к смерти можно приспособиться, что ее можно преодолеть.
– Пусть меня не постигнет самое страшное, пусть я никогда больше не буду страдать и испытывать неудобства, если пожелаю. Но в конце я все равно умру. Умру – и, может быть, в ужасных муках. А что дальше – кто знает?
Тем временем тщетные поиски продолжались, ни одна из существующих религий не давала ему достойного ответа на вопрос: «Зачем я здесь?»
– Жаль, я не смог стать христианином, – сказал Мерсер. – Как это было бы здорово: на левом и правом плече сидели бы всезнайки, готовые ответить на любой вопрос, решить любую проблему. Все эти праздники и благотворительные ужины, задушевные разговоры с Христом, мирная вечная жизнь…
Он подозвал бармена, и тот подлил ему спиртного.
– Самый интересный опыт на моей памяти – пятидневное… Как же это называлось? Не помню. По сути – депрограммирование, но они называли это иначе.
– Депрограммирование?
– В какой-то момент я просто послал все к чертовой матери. Я страдал днями напролет, из ищущего превратился в разыскиваемого, терял время на всякие дурацкие мысли и переживания. Ради чего? В общем, я захотел избавиться от Иисуса Христа в голове. Ну, то есть от Бога, от Божьего голоса, но, поскольку меня воспитывали христианином, это был Иисус. Иисус судил, Иисус защищал, Иисус говорил: «Включи мозги». Что бы ни происходило, Иисус всегда был у меня в башке. Отпускал комментарии. Навешивал ярлыки. У вас тоже есть этот голос? Вечно подсказывающий, что хорошо, а что – плохо?
– Конечно. Только обычно он говорит мимо кассы.
– А, вспомнил! Реканалирование, так они это называли. Что-то типа реабилитационного центра, находится в Калифорнии. Я давно заметил: все, что не в Азии, находится в Калифорнии. Поехал я туда «реканалироваться». У них куча сотрудников: психотерапевты, неврологи, философы, атеисты… Идея в чем? Перестать думать, будто внутренний голос дарован тебе Богом, и поверить, что это твоя собственная совесть. Которая с годами появляется у каждого. Этакий дар эволюции. Тебя подключают ко всяким приборам и мониторам, сканируют мозг. Ты примериваешь на себя роль Бога. Тебе показывают всякие ужасы, покадровые видео разлагающихся трупов животных и все такое. Девиз: «Соучастие в собственной жизни».
– Вы это на ходу придумываете?
– Как такое можно придумать?
– Не знаю… И что, помогло?
– На некоторое время. Но привычка – вторая натура, со временем ты возвращаешься к прежним установкам и убеждениям, и тогда надо снова лететь в Калифорнию – на донастройку. Они рекомендуют делать это раз в год. Посмотрите в Интернете, сами убедитесь. Отзывы хорошие. А какой там вид на океан!
– Зачем вы все это делаете?
– О-хо-хо! – Он покосился на меня. – Вы правда хотите знать?
– Хочу.
Однажды Мерсер стоял на платформе метро и ждал поезда. Ему было восемнадцать, за душой – ни гроша, он только-только поступил в Колумбийский университет, чтобы изучать экономику. Был конец зимы, поезда ходили медленно. На платформе собралась изрядная толпа. Внезапно он упал на колени. Те, кто стоял в непосредственной близости, образовали вокруг него небольшое кольцо. Мерсеру показалось, что он не падает, а левитирует. На толпу, которая смотрела на него сверху вниз, он тоже смотрел сверху вниз. Сзади он ощущал некое наполненное светом присутствие: оно поднимало его, делая легким как перышко, но обернуться и посмотреть он не мог. На людей, которые с опаской косились на него, боясь подхватить какую-нибудь неведомую заразу, он глядел с улыбкой. Но они не видели улыбки. Они видели парня, который сперва рухнул на колени, а потом на спину. Мерсер, паривший наверху, где царил некий осязаемый дух, знал об этих людях все: их страхи, волнения, обиды, недовольства, и его улыбка была благосклонной. Он даже знал их имена и адреса. Он оказался в единственном замершем мгновении вечности, он был бесконечно малой черной точкой (в этом самый кайф, сказал он, чувствовать себя черной точкой), а с другой стороны, испытывал тяжесть веков, полных вакуума и огня, ледниковых периодов, вечного безмолвия неведомых пещер. Выражаясь простым языком, это было прозрение, откровение, религиозный опыт. Возможно, весьма заурядный и посредственный, допускал он. Поезд подъехал. Люди вокруг колебались: вызвать «Скорую»? Известить сотрудников метро? Плюнуть и уехать? Кто-то сердобольный оттащил его подальше от края платформы. Тот – или то, – что секунду назад касалось Мерсера сквозь его собственное парящее тело, исчезло. Он больше не парил. Он лежал на платформе и сквозь пальто чувствовал ее холод. Поезда приходили и уходили. Начался период отсутствия Бога в его жизни.
– Когда мне было двадцать восемь, – продолжал Мерсер, – я совершил поступок, от которого воздерживался десять лет, с того дня на платформе метро. Я поехал в Бруклин. У меня был адрес, но в том доме я никогда прежде не бывал и не ожидал, что увижу на пороге ту самую женщину, однако под звонком значилось ее имя. «Вы меня узнали?» – спросил я. Она кивнула, но точно вспомнить не смогла. Конечно, ведь прошло десять лет.
– После чего?
– После того как мы увидели друг друга на платформе. Она была в толпе в тот день.
– Где вы взяли ее адрес?
– Говорю же, я знал имена и адреса каждого, кто там стоял.
Мерсеру надо было просто уйти – увидеть ее, убедиться и уйти. Но она пригласила его в дом, и он принял приглашение. Они выпили кофе, и женщина спросила его, нашли ли полицейские преступника.
– Преступника? – переспросил он.
– Ну да. Человека, который вас ударил.
Этот человек, полуголый, продрался сквозь толпу на платформе и ударил Мерсера медным чайником по голове. Поэтому Мерсер и упал.
– Вы стояли, никого не трогали, а он на вас набросился.
– Я думал, все было иначе.
– И как же?
– Я знаю, как вас зовут. И где вы живете. Откуда, по-вашему?
– Я рассказала все полиции. Думала, вы спросили у них.
Двадцать лет спустя, когда Грант Артур стал рассказывать ему об ульмах, Мерсер был готов его выслушать. Им Господь тоже больше не являлся. Ни для того, чтобы упрекнуть. Ни для того, чтобы наставить на путь истинный. Ни для того, чтобы утешить. Ни для того, чтобы успокоить. Ни для того, чтобы отпустить им грехи.
