— Ну, слава богу! — обрадовалась я. — Ухо!
Интерес к пресловутому уху проявили все. А несчастный Конрад рисковал вдобавок заработать косоглазие, так; как одним глазом он теперь уставился на Беляка, а другой пытался все же не отрывать от Наталки.
— Темное это дело. — Беляк поморщился. — Надо будет, конечно, его версию перепроверить и сопоставить с показаниями жертвы, но Баул клянется и божится, что никто ей уха не отрезал…
— А что же? — рассердилась Малгося. — Сама себе отрезала? Или случайно отвалилось?
— Судя по мычанию Баула, имели место коллективные усилия, но в основном, именно так, сама себе оторвала. У нее серьги были, могу фото показать…
Пока он полез за фотографией, Конрад успел поделиться своим мнением;
— Ну и веселуха у вас здесь! Деликатные похитители людям уши режут, лысый троглодит себе резиденцию в шикарной вилле устроил, а посреди всего этого бардака Клара..
— Почти угадал…
— Да тихо вы! — разозлился Витек, — Какие ж это сережки, это же наручники!
Павел с ним согласился. И в самом деле, под фрагментом уха, на который мы почти не обратили внимания, телепалась железяка, поразительно похожая на защелкнутые наручники, очень эффектная и украшенная вдобавок камушком неопределенной ценности. Из чего бы эта бижутерия ни была, ясно, что весила она солидно.
— Делает достоверной версию Баула, — вздохнул Беляк. — Такое и руку оторвет, не то что ухо. Выходит, деяние не преднамеренное, а, попросту говоря, случайное.
Из нечленораздельного бормотания Баула следовало, что жертва вырывалась как бешеная и справиться с ней никак не удавалось. Вопли надо было в обязательном порядке заглушить, ласковые уговоры на хрен не помогали, пришлось источник шума замотать чем попало, а попал старый мешок из-под картошки. Лохмач так раздергался, что его версальские манеры псу под хвост пошли, а коза эта старая все верещала и норовила тряпку с головы содрать, да еще грозилась, что на куски порвет, что никого не боится и им покажет. Вдвоем не могли с ней сладить, вот эта чертова серьга за мешковину зацепилась и ей ухо и надорвала. Сама психопатка виновата. Кровищей всех забрызгала, едва до первой малины добрались, тут Лохмач взбеленился, ладно, говорит, допинг семье не помешает, бритвой оторванный шматок и подровнял. Бабе перевязку сделали чин-чинарем, спирта чистого пошло немерено, а паршивое ухо родне отправили. И в планах ничего такого не было, вежливо хотели, прилично, да разве с такой шмарой можно вежливо, слышать никого не желала, орала как резаная, а вот после уха притихла. А он, Баул, ни в чем не виноват, ничего не резал и не отрывал, на подхвате был.
— Любопытно, что она теперь скажет, — признался Беляк. — Потерпевшая уже дома, у нее все в порядке, кроме уха, и то заживает. Завтра лично с ней побеседую.
Из слов Беляка стало ясно, что он решил отбросить всякую конспирацию.
— Минуточку, — энергично вмешалась Наталка — Этот Баул еще у вас?
— У нас. До завтра.
— А его уже спрашивали насчет лысого Лохмача, почему у того был простой, из-за которого он так нервничал, и как долго, и когда его последний раз подряжали на работу, и почему ждать не хотел? А если не спрашивали, то надо до завтра..
— Был ли Баул с Лохмачом в Малкине? — добавила Аня.
Поднявшийся было, чтобы уходить, Беляк плюхнулся назад и значительно посмотрел на Витека. Чуткий к людским страданиям Витек на сей раз предложил кальвадос.
— Почти два с половиной месяца Лохмач простаивал два месяца и две недели. Эти две недели окончательно исчерпали его терпение и финансы. Предположительный Зенон-чистильщик в ответ на деликатные намеки плевался, ругался последними словами и грозился горло ему перерезать. О Малкине Баул ничего не знает, но подозревает, только подозревает, что именно там у Лохмача была последняя работа. А потом кранты, как отрезало.
— А о причине не проболтался? Может, подвел работодателя, и тот больше не хочет иметь с ним дела?
— Если бы не хотел, последствия были бы более радикальные. Баул, конечно, интеллектом не изуродован, но нутром чует. По его догадкам выходит, что у кого-то там возникли проблемы со здоровьем, вроде несчастного случая. А этот некто уж больно над собой трясется, носится, как курица с яйцом, а люди простаивают. Да и людей этих, по Баулову мнению, всего ничего: Лохмач да его шеф, вряд ли больше, потому Баул и надеялся, что его тоже подключат. А теперь уже не хочет, не по нему такая работа, а все из-за чертова уха, он человек брезгливый и смотреть на такое не может. Опять же Лохмачу Баул не верит, когда тот говорит, что накладка вышла и они такими методами не пользовались. Честное слово, больше из него выудить не удалось.
— А когда Лясковский своими почками занялся? — спросила Конрада ледяным тоном безжалостная Наталка.
И тем не менее Конрад взглянул на нее с нескрываемым обожанием. Люди не слишком молодые обладают богатым жизненным опытом, мой жизненный опыт принялся подавать обнадеживающие сигналы. Наталка была энергичной и открытой, вопросы задавала ясно и без подвоха, от нее так и веяло честностью и прямотой, в отличие от Клары, от которой до недавнего времени был без ума Конрад. От той почти никогда прямого слова не услышишь, не понять у нее было, ждет ли она решения от партнера или мечтает, чтобы он исполнял ее желания, предварительно при этом отгадав, чего же Клара хочет. Я-то знала ее много лет и не раз ей говорила, чтобы не валяла дурака. Где она видела мужиков, чтобы сами о чем надо догадывались?! Таких не бывает.
Ну, вот Конрад и угодил на прямую противоположность. Живительный источник, можно сказать. Удивляюсь, как еще на колени не рухнул.
— Шесть недель тому назад, — ответил Конрад с готовностью. — Сначала как-то неопределенно намекали, а уж напрямую Клара начала говорить с месяц, да и то про Скочигая. Впрочем, какая теперь разница?!
— Может это быть как-то связано? — задумчиво спросила Наталка сама себя.
— Стечение обстоятельств, — без особой уверенности заметил Беляк. — И не такие совпадения бывают. Только вводят людей в заблуждение.
Комиссар снова встал со стула.
— Еще минуту, — мягко попросила Аня, и Беляк послушно сел. — Кажется, у вас был портрет того рыжего Зенона в лысом, так сказать, варианте?
Офицер хлопнул себя по лбу и чуть не оборвал карман пиджака.
— Так бы и ушел, ведь несколько раз собирался показать, вот, взгляните на распечатку…
Аня долго вглядывалась в видоизмененную физиономию, потом пустила листок по рукам.
— Это он, я уверена. Скажу сразу, чтоб потом не забыть, — он у меня с двумя людьми ассоциируется. Лысого я помню по процессу, выступал в качестве свидетеля, второстепенного, фамилии я, конечно, не помню, но есть в деле. С другой стороны фамилию и имя Зенон Стемпень я встречала при сходных обстоятельствах, тоже свидетель, тоже малозначимый. Не могу сказать, один и тот же это человек или двое разных, а вот процесс проходил лет восемь назад, и слушалось дело о примитивном убийстве. Обвиняемый звался Пушок и именно поэтому и запомнился. Представьте себе, вовсе не кличка, а самая настоящая фамилия, а если учесть, что пушок был под два метра ростом, весил двести килограммов и имел физиономию недоразвитого гиппопотама, то забыть его просто невозможно. И имечко ему досталось редкое — Божидар, думаю, вы его отыщете в архиве и что-нибудь накопаете насчет свидетелей. А вдруг этот рыжий чистильщик и в самом деле Зенон Стемпень и в деле найдутся данные свидетелей? А Пушок, должно быть, еще сидит.
