Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
А потом вдруг процесс прекращается. Меня уже не удивляет собственная способность плавно вести машину. Не удивляет отсутствие опечаток в набранном тексте. Не удивляет даже то, что я могу определить, откуда прибыл Ватсон – из Афганистана. Я знаю, что сумею все это, еще до того, как проделаю. ОПН отсутствует. А нет ОПН – нет и допамина. Нет удовольствия. Нет потребности в дальнейшем обучении. Мы достигли удобного плато и решили (как на нейронном, так и на сознательном уровне), что уже постигли все, что нам надо знать.
Весь фокус в том, чтобы приучить свой мозг проходить мимо точки немедленного вознаграждения, видеть награду в самой неопределенности будущего. Это нелегко: как уже было сказано, именно неопределенность в будущем мы недолюбливаем. Гораздо удобнее пожинать плоды сразу же, ловить допаминовую волну и наслаждаться последствиями ее воздействия.
Инерция – мощная сила. Все мы рабы привычек, и не только наблюдаемых, таких, к примеру, как привычка включать телевизор, едва после работы мы входим в гостиную, или проверять содержимое холодильника, но и мыслительных привычек мышления, предсказуемых циклов, при которых мысль движется по заведомо известному пути. От привычек мышления избавиться трудно.
Одна из самых действенных сил, влияющих на выбор, – эффект умолчания, склонность выбирать путь наименьшего сопротивления, довольствоваться тем, что находится перед нами, если этот вариант достаточно приемлем. С проявлениями этого эффекта мы сталкиваемся постоянно. Сотрудники компаний склонны делать отчисления в пенсионные программы, когда эти отчисления делаются по умолчанию, и перестают их вносить (даже при условии щедрой компенсации от работодателя), когда требуется сперва составить соответствующее заявление. В странах, где донорство органов подразумевается по умолчанию (то есть каждый человек является донором органов, если только он не заявит о том, что не желает быть таковым), процент доноров значительно выше, чем в тех странах, где о своем согласии стать донором надо заявить самостоятельно. Фактически, когда нам предоставлен выбор между каким-либо действием и бездействием, мы выбираем бездействие – забывая, что и в этом случае совершаем некое действие. Однако подобное пассивное и самоуспокоенное действие диаметрально противоположно активной вовлеченности, важность которой всегда подчеркивает Холмс.
И вот еще одна странность: чем лучше мы становимся, чем больше узнаём, тем сильнее стремление наконец угомониться. Мы считаем такой отдых заслуженным и не осознаём, что тем самым оказываем себе самую что ни на есть медвежью услугу.
Проявления этой закономерности мы встречаем не только на индивидуальном уровне, но и в организациях и корпорациях. Вспомним о том, сколько компаний представили миру принципиально новые разработки и уже через несколько лет после этого безнадежно отстали от конкурентов или были поглощены ими. (К примеру, вспомним Kodak, или Atari, или компанию RIM, создательницу коммуникатора BlackBerry.) Этот процесс не ограничен миром бизнеса. Модель, когда за поразительными инновациями следует столь же ошеломляющий застой, описывает более общую тенденцию, которая наблюдается в академических и военных кругах, а также почти в любой области деятельности или профессии. Все объясняется настройками мозга, тем, как устроена его система наград.
Почему эта модель настолько распространена? Все дело в эффекте умолчания, инерции, а на более масштабном уровне – в укоренении привычки. Чем больше наград или удовлетворения приносит привычка, тем труднее расстаться с ней. Если пятерки за контрольную по правописанию достаточно, чтобы вызвать выброс допамина в мозг школьника, нетрудно представить себе, как действуют многомиллиардные успешные сделки, рост доли на рынке, написание бестселлера, получение премии или прочих академических наград.
Прежде мы уже говорили о разнице между кратковременной и долговременной памятью, о той информации, которую мы храним лишь некоторое время, а потом забываем, и о той, которую отправляем на постоянное хранение на свой «мозговой чердак». Последняя имеет две разновидности (хотя точные их механизмы еще только предстоит изучить): декларативная, или эксплицитная, память, и процедурная, или имплицитная, память. Первую можно представить себе как подобие свода энциклопедических знаний о событиях (эпизодическая память), или фактах (семантическая память), или же о других вещах, которые мы можем вспоминать эксплицитно, то есть в явном виде. Каждый раз, когда мы узнаем что-нибудь новое из этой категории, мы можем сохранить полученные сведения как отдельную, особую статью в нашей энциклопедии. Когда нам требуется обратиться к этой конкретной статье, мы можем перелистать страницы энциклопедии и, если мы правильно записали информацию и чернила не выцвели, извлечь ее из памяти. А если что-то нельзя записать как таковое? Если речь идет о каком-то чувстве или умении? Тогда мы переходим в сферу процедурной, или имплицитной, памяти. В сферу опыта. Здесь все не так просто, как в случае со статьей из энциклопедии. Если я спрошу об этой информации напрямик, возможно, вы не сумеете мне ответить, мало того, ущерб будет нанесен самой информации, о которой я спросила. Эти две системы не являются полностью обособленными, они довольно плотно взаимодействуют, но для наших целей удобнее представлять их себе как два отдельных, предназначенных для двух разных типов информации хранилища на нашем «чердаке». Оба находятся в одном месте, но мы неодинаково сознаем их и имеем к ним неодинаковый доступ. Вдобавок можно переходить от одного хранилища к другому, не вполне сознавая, что делаешь.
Сравним происходящее с обучением вождению автомобиля. Сначала вы в явном виде запоминаете все, что вам требуется сделать: повернуть ключ, поправить зеркала, вывести машину со стоянки, и т. д., и т. п. Вам приходится осознанно выполнять каждый этап. Но вскоре вы перестаете думать об этих этапах. Они входят в привычку. И если я спрошу вас, что вы делаете, возможно, вы даже не сумеете ответить мне. Вы перешли от эксплицитной памяти к имплицитной, от активного знания к привычке. А в сфере имплицитной памяти сознательно совершенствоваться, проявлять вдумчивость и находиться в настоящем гораздо труднее. Придется приложить больше усилий, чтобы поддерживать тот же уровень внимательности, какой был, когда вы только начали учиться. (Вот почему в процессе интенсивного обучения обычно достигается точка, именуемая К. Андерсом Эрикссоном «плато», – точка, по достижении которой улучшений мы уже не видим. Как мы выясним, это не всегда так, но «плато» действительно трудно преодолеть.)
Когда мы начинаем учиться, мы находимся в сфере декларативной, или эксплицитной, памяти. Именно эти воспоминания кодируются в гиппокампе, а затем обобщаются и отправляются на хранение (в случае, если все пройдет успешно) для будущего использования. Этой памятью мы пользуемся, когда запоминаем даты из истории или заучиваем последовательность действий при новой рабочей процедуре. С помощью этой же памяти я пыталась запомнить количество ступенек на лестницах во всевозможных зданиях (и потерпела жестокое поражение), поскольку поняла смысл слов Холмса совершенно не так, как следовало. К ней же мы обращаемся, когда пытаемся поэтапно охватить разумом мыслительный процесс Холмса, чтобы приобрести толику его проницательности.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
