— Я против наркотиков, — протестующе заявила она и сразу за этим прыснула, и боль лишила ее желания, и без того уж не сильного, сопротивляться, и она приняла от Амлиса мшистый побег икпатуа.
— Ее надо просто жевать, так?
— Так, — подтвердил Амлис. — Пожуете немного, а там и думать о ней забудете.
Через полчаса Иссерли стало намного легче. По телу ее распространялось ощущение отсутствия боли и даже здоровья. Она делала — на глазах у Амлиса Весса, нисколько его присутствием не обинуясь, — разминку. Амлис продолжал многословно распространяться о вреде мяса и все, что он говорил, казалось ей трогательным и занятным. В сущности, и сам он был чрезвычайно занятным молодым человеком, если не принимать слишком близко к сердцу ханжескую бредятину, которую он нес. Иссерли наслаждалась низким гудением его голоса, медленно вращая руками, стараясь сосредоточиться исключительно на своем теле, жуя и жуя горьковатую траву.
— Знаете, — говорил Амлис, — с тех пор как люди начали есть мясо, стали поступать сообщения о загадочных новых болезнях. Было даже отмечено несколько необъяснимых смертей.
Иссерли ухмыльнулась, мрачные назидания Амлиса казались ей до смешного напыщенными.
— Даже в Элите складывается мнение, что мясо может нести с собою опасность, — упорствовал он.
— Ну, — беззаботно ответила она. — Я могу сказать только одно, у нас здесь все делается в соответствии с самыми высокими стандартами.
Она снова фыркнула, и Амлис, к ее удивлению, тоже.
— А кстати, сколько стоит там, дома, филе воддиссина? — поинтересовалась она, поднимая руки к ночному небу.
— Около девяти-десяти тысяч лиссов.
Иссерли перестала вращать руками и уставилась на него неверящим взглядом. Рядовой человек приобретал на десять тысяч месячный запас воды и кислорода.
— Вы шутите? — изумленно спросила она и совсем опустила руки.
— Если мясо стоит меньше девяти тысяч, это верный признак того, что в него что-то подмешано.
— Но… кто же может позволить себе такое?
— Почти никто. Что, разумеется, и делает его фантастически желанным.
Амлис принюхался к красневшим под вискозной пленкой кускам мяса — задумчиво, словно пытаясь понять, удастся ли ему, возвратившись домой, опознать их, превращенных в конечный продукт.
— Но, если кто-то хочет подкупить чиновника… соблазнить женщину… Лучшего средства не придумаешь.
Иссерли все еще пыталась осмыслить услышанное.
— Десять тысяч лиссов, — дивясь, повторила она.
— На самом деле, — продолжал Амлис, — мясо ценно настолько, что его самым серьезным образом пытаются выращивать в лабораториях.
— Чтобы лишить меня работы, так? — спросила Иссерли, снова приступая к разминке.
— Возможно, — согласился Амлис. — «Корпорация Весса» тратит на его перевозку безумные деньги.
— Не сомневаюсь, что ей это по карману.
— Конечно, по карману. И все же, она предпочла бы оставить их себе.
Иссерли, вытянув руки параллельно полу, медленно закрутила ими.
— Богачи все равно будут отдавать предпочтение настоящему мясу, — заявила она.
Амлис все еще продолжал играть с древесным листком, но играть осторожно, стараясь не повредить его.
— Существуют планы, — сказал он, — создания рынка уже начавшего портиться мяса — для бедных. Отец, разумеется, об этом помалкивает. Но я узнал стороной, что кое-какие довольно жуткие опыты по этой части уже проводились. Что поделаешь — бизнес. Отец изрубил бы на куски всю планету, если б решил, что это может принести ему прибыль.
Иссерли медленно кружилась на месте — на манер пропеллера или флюгера. До того как хирурги потрудились над ее телом, ей это было недоступно и сейчас она, хоть и на робкий манер, но похвалялась перед Амлисом.
— На Плантациях, — продолжал объяснять Амлис, — есть такая довольно противная, но очень популярная закуска: тоненькие ломтики крахмалистого клубня, обжаренные в сале и высушенные до ломкости. «Корпорация Весса» начала приправлять их побочными продуктами обработки водселей. Спрос феноменальный.
— Отбросам и следует кормиться отбросами, — сказала, снова потянувшись к небесам, Иссерли.
До них донесся снаружи шипящий звук. Иссерли и Амлис выглянули из трюма в амбар и увидели Енселя и еще одного работника фермы выходящими из лифта. Двое мужчин остановились, глядя на них через пустое бетонное пространство.
— Мы просто так, — сказал Енсель. Голос его, отразившись от бетонных стен, наполнил амбар гулом. — Проверить, все ли у вас в порядке.
— У меня все в порядке, Енсель, — ответила не сразу узнавшая его Иссерли. — И господину Вессу тоже ничто не грозит.
— Э-э… ну да, — сказал Енсель. — Ладно.
И не произнеся больше ни слова, он повернулся к ним хвостом и вошел в лифт. Спутник его последовал за ним. Новое шипение: оба исчезли.
Амлис, стоявший бок о бок с Иссерли, негромко сказал:
— А знаете, Енсель действительно волнуется за вас.
— Ну так пусть отхерачит себя собственным хвостом, — ответила Иссерли и, отлепив языком икпатуа от внутренней оболочки щеки, зажевала снова.
С неба над их головами опять пошел дождь, совсем реденький. Амлис поднял изумленный, зачарованный взгляд в черноту. Звезды исчезли, их сменила дымка, почти скрывшая светозарный плывущий по небу диск. Капли воды ударяли в тело Амлиса, мгновенно уходя в темный гладкий мех, поблескивая и подрагивая на белой груди. Он нерешительно встал, подпираясь хвостом, на задние конечности, открыл рот. До этой минуты Иссерли еще не видела его языка — красного и чистого, как лепесток анемона.
— Иссерли, — сглотнув воду, произнес он. — А про море — это правда?
— М-м-м? — она тоже наслаждалась водой, падавшей ей на лицо. Хорошо бы дождь полил по-настоящему.
— Я слышал, как мужчины говорили о нем, — продолжал Амлис. — Простор воды, которая, как бы это сказать… лежит рядом с землей и никуда не утекает. Они видели его издали. И рассказывали, что оно огромно, и вы очень часто ходите к нему.
— Да, — вздохнула она. — Все так.
Отверстие в кровле амбара начало стягиваться — по-видимому, Енсель решил, что свежего воздуха они получили достаточно.
— А когда я отпускал на свободу тех несчастных водселей, — сказал Амлис, — то увидел, хоть и было очень темно… что-то, похожее на… деревья, только совершенно огромные, выше этого здания.
Теперь его точный выговор показался Иссерли жалким; он говорил, как ребенок, пытающийся описать величие вселенной на ходульном языке детского манежа.
— Да, да, — улыбнулась она. — Все правда. Там все это есть.
Отверстие в кровле амбара закрылось; наружный мир исчез.
