Сейчас он допьет чай и снова попробует набрать ее номер.
Роман набирал и набирал выученные наизусть цифры — никого. Могла бы и сама позвонить, чертыхнулся он. А что сказать? Сообщить ему, что кто-то оказался удачливее, чем он? Да, какой-то коллекционер пошел дальше его, действительно, люди, охваченные страстью обладания, бывают совершенно безудержны в достижении собственной цели. Ведь даже он, вполне владеющий собой человек, позволил себе явиться к ней без приглашения, более того — войти в дом и вцепиться в ружье. Но его-то можно понять и оправдать, у него есть сверхзадача. Завещание предков. Счет в швейцарском банке. Так Купцов успокаивал свою заволновавшуюся совесть.
Роман быстро допил чай и пошел одеваться. От открыл платяной шкаф и окинул взглядом ряд костюмов, плотно висевших в нем. Сегодня день темно-синего, в тонкую полоску, подумал он. Сначала ему придется поехать на завод, потом в министерство — подписывать контракт, из-за него-то Света и выпрыгнула из теплой постели в такую рань — проверить все юридические заморочки. Ближе к вечеру — консультация в мэрии, а вечером… «Дожить бы до вечера», — одернул себя Купцов.
Итак, что у нас в сухом остатке? Ульянин телефон молчит. У его «скотта» нет пары. Она гуляет. Увели налево. Ну и он тоже отправится своей дорогой. Заниматься делами.
Звонок в дверь ударил по ушам. Он был длинный, упорный. Обычно так звонил почтальон, который регулярно приносил ему заказные письма, которые слали ему на домашний адрес из разных мест.
Он бросил на кровать вынутый из шкафа костюм, накинул белый махровый халат, из которого утром вынырнула Света и от ткани до сих пор пахло ее духами. Он поморщился от назойливо-сладкого фруктового аромата. Он не говорил ей, что ему не по себе от этого запаха, считая, что теперь не ему его обонять, все равно они расстались. Но пожалуй, стоит сказать, подумал он, подходя к двери и спотыкаясь о черные лодочки, которые Света оставила у него, предчувствуя, что их связь выходит на новый виток. Она и плащ не взяла, заметил Роман, поправляя съехавшее с вешалки плечо плаща.
Отстегнув цепочку, он открыл оба замка и толкнул металлическую дверь, приготовив любезную улыбку.
Улыбка застыла на его лице, когда он увидел, кто стоит на пороге. Что это? Галлюцинации? Материализация мысли? Он только что думал о ней, и вот она, Ульяна Кузьмина, уже здесь? Но… Или он все еще в виртуальной реальности, переутомился, а зайдя на сайт заказника, увидел ее?
— Ты? — выдохнул он и посторонился.
— Я.
— Но откуда? Ты не позвонила…
— А зачем? Я решила прийти сама и спросить тебя. — Она шагнула в уже знакомую прихожую, которая казалась ей сейчас совсем другой, не такой, как в прошлый раз. Расхристанной поутру, как обычно бывает в неубранных, не подготовленных к дневной жизни квартирах.
— Спросить? — непонимающе повторил Купцов.
— Да, спросить. — Ульяна бросила сумку на пол и сложила руки на груди, зеленые глаза горели, не отрываясь от его карих глаз, а щеки пылали румянцем. — Я знаю, зачем ты это сделал. Но я не понимаю, как ты посмел?
Он смотрел на нее, он чувствовал энергию, которая волнами исходила от нее. Возбуждение Ульяны достигло пика, сейчас он пройдет, этот пик, и тогда можно будет вставить словечко. Не сейчас, говорил он себе, весьма искушенный в отношениях с людьми.
— Как ты посмел украсть у меня ружье? — Внезапно она размахнулась и влепила ему пощечину.
Удар был крепкий, ощутимый, совершенно неожиданный. Перед тем как оставить его, чувство юмора подкинуло Роману ехидную мысль: ты что-то подумал насчет пика возбуждения, Купцов? Так то был не пик. Он будет сейчас…
Ульяна размахнулась еще раз, но Роман схватил ее за руку.
— Не так часто, Улей, — бросил он. — Лучше пореже, а то у меня будет слишком свежий цвет лица. Или, точнее сказать, освежеванный?
Она дергала руку, пытаясь вырваться, но он держал крепко.
— Успокойся, и тогда поговорим.
— Я не могу успокоиться, — шипела она, как рысь, пойманная в петлю. — Я ехала всю ночь, чтобы…
— Чтобы вмазать мне по морде, — усмехнулся он. — Прекрасная мысль. Ты очень правильно поступила.
— Так это, значит, ты? — Ее голос надломился и задрожал.
— А ты думала — нет?
— Я не думала…
— Понимаю, ты просто проверяешь всех подозреваемых в краже. И я первый в этом списке. Кстати, ты уже обратилась в милицию?
— Ага. Как же. — Она скривила губы. — К Ваньке Мокрому. Разбежалась. Его самого с собаками поискать.
— Мне очень жаль, Улей. Правда, жаль.
— Чего тебе жаль? — спросила она, и ее губы задрожали. Напряжение проходило, оставляя боль и неловкость, которые нужно скрыть во что бы то ни стало. Она старалась.
— Что не я украл это ружье, — сказал Роман, глядя в ее темно-зеленые глаза.
Она усмехнулась.
В этот миг Купцов ощутил, как его сердце наполнилось странным чувством, он вдруг осознал себя мужчиной, который должен защитить слабую, несчастную женщину. Сейчас перед ним была не та Ульяна, самодостаточная, отдающая ему себя только потому, что ей так захотелось в тот момент. Сейчас перед ним стояла совершенно растерянная женщина, при всех ее успехах, при всех ее надежных тылах. У нее отняли часть ее, причем помимо ее воли, и она не знает, как, чем, каким пластырем заклеить кровоточащую рану.
Она кинулась к нему. Как ей казалось, она кинулась с обвинениями, но по ее взгляду, в котором не было той, прежней, агрессии, он понял другое: она кинулась к нему искать защиту. Она увидела в нем своего мужчину.
Гордость распирала его грудь. Сама того не понимая, Ульяна пробудила в нем чувство, которое большинство женщин, даже не ведая о том, не подозревая, заталкивают, загоняют в самые глубины мужской натуры, давят, не зная, что им делать с этой мужской гордостью. Она для них обременительна и бесполезна.
— Улей, иди сюда. — Он раскинул руки, полы халата разошлись.
Она вспыхнула, потому что никак не ожидала увидеть то, что увидела. Она внезапно попятилась и споткнулась о женские черные лодочки. Ее взгляд метнулся от них к нему, и в ее глазах он увидел столько боли, что вздрогнул.
Роман поддел туфли большим пальцем ноги и улыбнулся:
— Это в прошлом. Я их выброшу.
Он прижал ее к своему голому напрягшемуся телу и укрыл полами белого махрового халата. Теперь халат пах только ею. Ее волосами, в которые примешался запах поезда, ее губами, которые хранили аромат мятной пастилки, ее куртки, сохранившей запах настоянной на солнце сосны.
— Пойдем, пойдем, — шептал он.
…Она смотрела в знакомый потолок и улыбалась, слушая ровное дыхание Романа. Неужели и впрямь мысли материализуются? Сколько раз она представляла себе, что это снова случится. Во второй раз.
