– Почему все заподозрили именно Мейтланов? Я видела их мельком, но они показались мне очень добрыми, тихими людьми.
– Но они также известны как сторонники реформированной веры.
– И… и ты это знал, когда заступился за них? – удивилась девушка.
Симон понял ее недоумение. В то лето, когда он повстречал Мири, он помогал своему старому хозяину ле Визу охотиться на гугенота капитана Николя Реми. Приступив к вычесыванию холки Элли, он сказал:
– Я защитил Мейтланов потому, что они были не виноваты в том, что случилось в церкви. Это было сделано кем-то из сторонников Серебряной розы. Возможно, не случайно. Эти гарпии стараются сеять страх и разрушение в каждой деревне, где появляются, стравливают людей друг с другом, особенно гугенотов с католиками. Я обнаружил, что одна из них вырезала на алтаре некое подобие розы. Когда я показал это священнику, на следующий день настроения поутихли, я сумел убедить всех, что это работа колдуний и что Мейтланы невиновны.
– Невиновны? – Мири прикусила губу и неуверенно продолжила: – Прости, Симон, но… но я не ожидала услышать из твоих уст это слово. Особенно в отношении гугенотов. Разве Вашель ле Виз не учил тебя ненавидеть тех реформаторов, считать их еретиками?
– Он пытался.
Симон перестал чистить Элли, разволновавшись от воспоминаний тех далеких дней, когда он был учеником ле Виза, стараясь угодить тому, кто спас его жизнь, но не соглашаясь со многими его учениями. Выйдя из стойла, он рассеянно провел рукой по заросшему щетиной лицу.
– Как добрый христианин и истинный католик, он говорил, что я должен презирать всех еретиков, проклинать, чтобы они горели в аду. Он меня так расстраивал, что я часами молился за него. – Симон грустно засмеялся. – Хочешь верь, хочешь не верь, я до сих пор молюсь о тех днях. Хотел быть хорошим христианином, как проповедовал господин ле Виз, но его догматы очень отличались от умеренных доктрин, которым учил меня мой отец. Он невероятно терпимее большинства людей в нашей деревне, возможно, потому, что у него было больше опыта. Он часто рассказывал, как мой дедушка воевал в Испании и как его спас один добрый искусный врач-мавр. А однажды, когда мой отец ехал на ярмарку в другую деревню, на него напали бандиты, а купец-еврей спас его. Евреи и мавры… Господин ле Виз проклял бы их всех, вместе с гугенотами, какими бы добрыми и отважными они ни были. Но отец говорил, если к такому городу, как Париж, ведет столько дорог, то сколько же дорог должно вести в рай! Не обязательно следовать по одной и той же дороге, чтобы в итоге попасть туда.
Симон вдруг ясно представил себе Жавьера Аристида, сидящего у камина и вещающего свои простые истины. Это был большой человек с натруженными руками, которые всегда что-то строгали. Руки отца никогда не бездельничали, всегда что-нибудь создавали: новую ножку для сломанного стула, деревянную миску для мамы, какого-то забавного зверька для Лорены. Впервые за многие годы воспоминание было скорее ясным, чем горьким.
Он не понял, что позволил себе забыться, пока Элли не толкнула его носом, призывая продолжить чистку.
Мири пристально смотрела на него нежным взором, который ему хотелось заслужить.
– Не смотри на меня так, Мири Шене, – предупредил он.
– Как – так? – спросила она.
– Словно думаешь, что я похож на своего отца. Вовсе нет. Я помог Мейтланам потому… потому что мне так было надо. Вряд ли удастся разделаться с Серебряной розой, если в ее злодеяниях будут осуждены другие. Я вовсе не герой.
– Сомневаюсь, что Мейтланы согласятся с этим. Когда я думаю, что с ними могло случиться… – Мири содрогнулась. – Эти религиозные конфликты ужасны… Серебряная роза пытается их разжечь, тогда она просто чудовище. Когда же закончится бессмысленно жестокое противоборство между гугенотами и католиками? Я… я так боюсь за Габриэль и ее семью.
– Хотелось бы сказать, что у тебя нет причин волноваться, – ответил Симон мрачно. – Но из того, что я услышал ночью в Шенансо, война только усиливается. Если Темная Королева не сможет ограничить амбиции герцога де Гиза, он возьмет под полный контроль королевскую армию и двинется на Наварру, попытается разбить гугенотов раз и навсегда. Ты должна предупредить сестру.
– Уверена, Реми все знает об опасности и постарается защитить семью, но я пошлю им весточку при первой же возможности… – Мири замолчала, предательски покраснев. Опустив голову, она прошептала: – Я бы предупредила Габриэль, если бы знала, где она. А я… я этого не знаю.
Мири была плохой обманщицей. Но в мире, полном людей, гораздо более изощренных в обмане, Симон находил прозрачную честность Мири одним из ее самых очаровательных качеств.
– Можешь отправить им весточку в дом на берегу По, – предложил он.
Мири вскинула голову, посмотрев на него огромными глазами, и он добавил:
– Я давно знаю, где живут Габриэль и ее капитан-гугенот, но преследовать их мне не хотелось. Мне нужны были Хозяйка острова Фэр и ее супруг-колдун.
– Теперь, когда ты знаешь, что «Книга теней» не Ренара, у тебя нет повода искать его, верно? – спросила она.
– С книгой или без нее граф все еще опасно осведомлен в черной магии.
– Ренар никогда не воспользуется своими знаниями и недобрых целях, – сказала Мири, подняв к нему лицо и глядя на него умоляющими прекрасными глазами. – Ты должен мне верить.
Как ему хотелось верить ей! Он пожалел, что упомянул Ренара. Подобно камню, брошенному в тихий пруд, это нарушило гармонию, возникшую между ними. У Симона набралось бы немного спокойных моментов в жизни, особенно с Мири. Тем драгоценнее были эти мгновения. Он сжал губы и вдруг понял, что совершает признание, которое никогда бы не сделал.
– Если мне снова придется встретиться с Ренаром, и… я постараюсь уйти и оставить его в покое. Ради тебя.
– Он очень хороший человек, Симон. Ты бы лучше сделал это ради него.
– Ах, ты просишь слишком многого. Он внук знаменитой Мелюзины, колдуньи, которая причинила так много зла своим колдовством, включая чуму, уничтожившую мою деревню.
– Нельзя за это обвинять Ренара. Это все равно что… все равно как если бы я обвинила тебя в том, что тебя вырастил охотник на ведьм.
– Ле Виз не вырастил меня, – огрызнулся Симон. – Он спас мне жизнь.
Защищая ле Виза, он сильно переживал. Он отчаянно питался оправдаться перед Мири, а также перед самим собой за то, что так долго служил этому сумасшедшему.
– Считаешь, ле Виз был чудовищем, и у тебя есть повод так думать. Были времена, когда приступы бешенства у него были такие, что я сам… – Симон замолчал, прогоняя мрачные воспоминания. – Но бывали и такие моменты, когда он был самым терпеливым учителем. Он научил меня латыни и греческому, научил читать, писать и считать, научил тому, на что простой крестьянский мальчик не мог надеяться. Кроме образования, я еще обязан ему своим существованием. Я… я не знаю, кто заразил колодец в ту ночь, но чума разразилась с такой силой, что расползлась по нашей деревне и всей округе, включая замок, в котором я работал в конюшне. Мы были оторваны от остального мира, когда свирепствовала чума. Подойти можно было только к ближайшему холму, где оставляли пищу, но мало у кого были силы поесть, люди умирали один за другим.
