Увы, предусмотреть все не может даже наставник всех магов, как не удалось это и отцу Руаса и Асура, могущественному Варди ар-Раксу. Хотя все оказалось более чем просто. Колдовское сражение вызвали вполне человеческие, простые чувства, те самые грехи, которые потом нашли свой приют под каменной тайной семи колец. Зависть и ревность – вот что двигало Руасом тогда. Ревность и память о сладости греховных ласк – вот что заставило Асура насмехаться над братом.
Долгие же столетия стерли горечь этой ревности, заставили совсем иными глазами взглянуть на предмет этой зависти. Да и на самого себя. Более того, новый Руас, что предстал сейчас перед братом, был любим. И любил сам. А ведь известно, что нет человека более уязвимого и в то же время более сильного и свободного, чем человек любящий.
Все это, конечно, знал могущественный маг. Но не предусмотрел, что в новом сражении победу одержит не правый, а неуязвимый.
Зато это все отлично понял Асур. Долгие годы заточения в толще камня ни на йоту не уменьшили его сил – да и, по чести говоря, он не почувствовал этих лет. Вот поэтому теперь он был не просто готов к сражению – он его жаждал.
Наконец Руас поднял глаза на Асура. И взгляд этот сказал все: человек смотрел в глаза магу.
– Ты стотысячно прав, брат, – голос Руаса был едва слышен. – И я сейчас собственными руками подписал себе приговор. Однако твоя победа, брат, станет и твоим поражением точно так же, как поражением обернулась моя давняя победа над тобой. Некогда отца предупреждали, что нас двоих будет слишком много для одного мира. Однако ни один из нас не сможет и жить без другого. Вот поэтому ты, что бы ни сделал, не сможешь меня уничтожить… Ведь тем самым ты уничтожишь и себя. Уничтожишь как маг.
Брат еще говорил, но Асур уже понял, в какую ловушку угодил. Более того, он понял, что угодил в нее по воле своего отца и в тот самый день, когда стал с братом соперничать, когда свел с ума возлюбленную брата, когда самого его заставил мучиться от ревности. Ибо теперь у него не было вовсе никакого выхода. Он должен был либо вернуться в толщу камня, чего не желал, либо заточить Руаса… А самому обречь себя на жизнь сторожем у скалы, где ждет своего часа в бесконечном терпении заточенный брат.
«Хотя это совсем недурно – ибо это все же жизнь! Жизнь в любви, в почтении. Тебя боятся слуги, тебя сторонятся соседи, ты волен делать то, что захочешь… Не такое уж и тяжкое наказание… За проступок, совершенный бесконечно давно!»
– Однако, глупый мой Руас, я буду жить! Жить и наслаждаться каждым мигом жизни! Должно быть, то самое, заветное кольцо не зря было последним на шнурке – ибо все грехи мира, все его искусы будут теперь к моим услугам…
Руас печально покачал головой. Он уже знал, что победа ускользнула из его рук.
– Глупец… Они вырвались в мир и теперь начнут собственную войну за души людей. Войну тем более страшную, что победивших в ней не будет, а вот потери будут исчисляться тысячами…
Асур в ответ лишь ухмыльнулся – сейчас он был глух к голосу разума. Он не стал изрыгать страшные заклинания, призывать гром или насылать черные тучи. Да в этом не было особой нужды.
– Не обижай Хамиду… – вот и все, что успел проговорить Руас.
И в тот же миг его не стало – едва заметная голубоватая тень втянулась в огромный берилл, что по-прежнему лежал посреди шелкового платка. Суровый золотой коршун принял бессменное дежурство.
Свиток двадцать девятый
– Ну вот и все, глупый мой брат… Ты стал человеком… И перестал быть магом.
Однако Асур с удивлением чувствовал, что душа его пуста – не поет от торжества, не радуется свершившейся мести. Что там царит тишина, пусть и не кладбищенская.
– Я свободен… – проговорил он, пробуя «на вкус» столь желанные слова.
В душе ничего не шевельнулось.
– Я свободен! – проговорил Асур несколько громче.
Лишь тишина стала ответом. Быть может, чуть блеснули камни заветных колец, теперь превратившихся в необыкновенно красивые, но никчемные безделушки.
– Я свободен! – закричал Асур.
И лишь тогда ощутил наконец ликование.
Он поистине был свободен, он был богат и влюблен. Его будущее было полно красок и надежд.
– Верь мне, брат, Хамиду я не обижу никогда…
Всего этого не ведала Хамида. Когда она пришла в себя, то увидела, что муж дремлет в кресле. Залитая светом луны опочивальня полна цветов, прохладный ветер играет с легкими занавесями. Мир словно замер в ожидании чудес.
– Это сон, – прошептала Хамида. – Это прекрасный сон.
И действительно уснула – с легкой улыбкой на губах.
Пробудившись, она с изумлением обнаружила у двери незнакомую служанку с кипой платья. Высокая девушка со смеющимися карими глазами почти бесшумно раскладывала по ларям и сундукам шаровары и шали, аккуратно расправляла туники, заботливо поправляла примявшийся подол только что сшитого по франкской моде невозможно открытого платья. Вещи превосходного качества просто сияли. Хамида попыталась вспомнить, когда в последний раз она надевала нечто столь же прекрасное. И не смогла. Ибо Тивиад был не то чтобы скареден, но, безусловно, прижимист. О том же, что было дома, Хамида предпочитала вообще не думать.
– Доброе утро, хозяйка. Я Марсия. Господин, уходя, велел вас не тревожить.
– Откуда все это, Марсия?
– Прислали от портного… судя по всему, от того самого портного, который балует саму кадину Марват.
Ошеломленная Хамида с удивлением рассматривала неузнаваемо преобразившуюся комнату. Да, о таком рекомая Марват могла только мечтать.
– Однако, почтенная Хамида, скоро полдень…
«Похоже, она пытается меня поторопить…»
– У нас гости? Мне следует присмотреть за приготовлением угощения?
Марсия с изумлением подняла глаза.
– О нет, как можно… В гости званы вы. Достойный звездочет и придворный маг собирается представить свою великолепную супругу при дворе…
Марсия произнесла это с некоторым даже придыханием.
Хамида рассмеялась.
– Мой муж, похоже, несколько не в себе. Должно быть, он забыл, кто ему вручил мою руку…
Но Марсия вновь покачала головой.
– Уважаемый хозяин мне велел именно так все и передать. Еще он сказал, что ему плевать на прошлое, а все будущее он мечтает посвятить своей обожаемой жене.
Хамида растаяла. Вчерашний страшный вечер, быть может, и жил еще в ее памяти… Но скорее как кошмар.
Ошеломленная всем услышанным, Хамида позволила новой служанке снять с нее домашнее платье и усадить за туалетный столик, который словно по волшебству нашелся в дальней комнате.
