Она зажмурила глаза, и монотонный голос священника постепенно исчез, а сама Ортанс мысленно погрузилась в переживания событий, приведших ее к этому ужасному моменту… Несколько дней тому назад Орти вызвали в маленький кабинет матери-настоятельницы. Сначала она подумала, что опять рассердила эту благочестивую женщину каким-нибудь своенравным поступком, но, как ни напрягала память, так и не смогла вспомнить ничего предосудительного. Собственно говоря, с тех пор, как она примирилась в душе с тем, что посвятит свою жизнь Богу, девушка чувствовала себя более умиротворенной, чем когда-либо за долгие годы, проведенные в монастыре.
Десять лет, раздраженно подумала Орти, вспоминая свое безрадостное существование в монастыре. И за все это время родители ни разу не навестили ее, более того, она не получала от них никаких известий. В первые годы она пыталась бунтовать против заточения, да и сейчас временами мечтала вырваться из мрачных серых стен монастыря, так ей хотелось бегать и смеяться, распустив длинные волосы, и чтобы ветер трепал их. Трудно сосчитать часы, проведенные на коленях в часовне в виде наказания за все те выходки, которые казались матери-настоятельнице крайне предосудительными.
Проходили годы. От Жильбера и Лили Ла Фарж не было никаких вестей, и Орти впала в отчаяние. Она поняла, что ей никогда не удастся покинуть монастырь, что суждено остаться в этих стенах до конца дней и превратиться в увядшую старуху. Она даже мысли не допускала, что можно жить самостоятельно за пределами монастыря, потому что, хотя ей скоро и должно было исполниться восемнадцать лет, она была неискушенна, как дитя, в обычаях света. Заставив себя смириться с неизбежным, она приготовилась принять постриг и стать невестой Христовой. И это должно было произойти ровно через неделю.
Дверь в кабинет матери-настоятельницы была открыта, и Орти нерешительно вошла, отчего-то ощущая сильное биение сердца.
В первый момент, когда она узнала женщину и мужчину, шагнувших ей навстречу, Орти испытала изумление и больше ничего. Минувшие десять лет мало изменили ее родителей. Жильбер располнел, но все еще был хорош собою. Волосы его кое-где посеребрила седина, но она не старила его, напротив – придавала благородный вид.
Лили в свои тридцать шесть лет еще могла считаться красавицей, хотя не могла соперничать с красотой и свежестью своей дочери. Когда Лили разглядела безупречную, стройную фигуру Ортанс под грубым монашеским одеянием, яркие губы капризно и обидчиво скривились. С нескрываемой женской ревностью она продолжала рассматривать дочь, недовольно отмечая, что из нескладного ребенка она превратилась в удивительно прелестную молодую девушку с пронзительными глазами фиалкового цвета, затененными густыми пушистыми ресницами. Хотя волосы Орти были полностью скрыты под монашеским апостольником, черты ее лица – от изогнутых бровей до полных губ – были великолепны и приковывали внимание.
– Ну, дочка, – прогремел Жильбер, которого раздосадовало молчание Ортанс, – что же ты стоишь как чужая? Разве так встречают родителей?
Девушка неловко поежилась под пристальным взглядом отца и матери.
– Ты изменилась, Орти, – сказала Лили, критически разглядывая дочь. – Ты превратилась в красивую женщину. Правда, Жильбер?
Повернувшись к мужу, Лили была поражена и рассержена появившимся вожделением в его взоре. Будто бы он вовсе не отец. Так что не было сомнений, что он тоже находит молодую женщину, стоящую перед ними, прелестной.
– Еще прекраснее, чем я думал, – согласился Жильбер.
Он дотронулся до локтя Ортанс и стал нежно поглаживать ее руку. Жильберу с трудом верилось, что эта юная красавица – его дочь. Он нервно прокашлялся.
– А тебе не любопытно узнать, зачем мы здесь? – спросил он, задержав руку на плече девушки.
– Пожалуй, любопытно, все-таки десять лет прошло, – ответила она насмешливо, забыв от обиды все наставления в послушании и почтительности, которыми ее пичкали все десять лет.
Пальцы отца вдруг сжались на ее плече, и Ортанс невольно скривилась от боли.
– Тебе следует быть почтительной, – строго произнес Жильбер. – Ради твоей собственной безопасности мы оставили тебя у святых сестер. После падения Бастилии мы превратились во врагов народа. Ты была в гораздо большей безопасности в монастыре, чем если бы скиталась вместе с нами. Я не знал, какая судьба нас ждет. Ты должна быть благодарна за то, что у тебя был надежный дом.
– Но ведь десять лет, папа! – воскликнула она, не в силах скрыть боль, вызванную их пренебрежением.
– И я полагаю, за эти десять лет твое образование завершилось, – ответил Жильбер. – Мы с твоей матерью позаботились о твоем будущем.
– Мое будущее?! – повторила Орти. – Мое будущее уже определено. Мне скоро восемнадцать, и время моего послушничества заканчивается. Я произнесу обеты и приму постриг.
– Прости, Ортанс, но это невозможно, – возразила Лили. – Расскажи ей, Жильбер, – она повернулась к мужу.
– Все в свое время, дорогая, в свое время, – ответил Жильбер. – Ты слышала последние новости из Парижа, крошка? – заговорил он примирительным тоном. Когда Орти ответила отрицательно, он продолжал: – Париж пал, Наполеон отрекся от престола и изгнан на Эльбу. Но его самые преданные сторонники, в том числе и я, не сдаются. Я поклялся отдать все свои средства и все силы, чтобы Наполеон снова стал великим Императором Франции.
– Но какое это имеет отношение ко мне, папа? – нетерпеливо спросила Ортанс.
– Терпение, дочь моя, неужели ты ничему не выучилась за десять лет? Я-то думал, что ты излечилась от упрямства, которое проявляла в детстве.
Орти покраснела от отцовского упрека и, призвав на помощь все свое терпение, смиренно стала ждать продолжения.
– В ближайшее время мы с твоей матерью отправляемся в Италию с группой самых верных сторонников. Там мы будем содействовать его возвращению к власти и триумфальному походу на Париж. Но, прежде чем мы покинем Францию, я должен рассчитаться с долгами.
– Но я все равно не…
– Тихо! – повелительно произнес Жильбер. – Если ты перестанешь меня перебивать, я все объясню. Во время гражданских беспорядков я потерял порядочную часть состояния. Позднее я много вложил в кампанию Наполеона. Теперь я в финансовом затруднении и не могу выполнить свои обязательства, данные Наполеону.
– Не говоря уже о твоих долгах чести, – вмешалась Лили. Жильбер бросил на нее гневный взгляд, призывая к молчанию.
– И кроме того, я должен позаботиться о твоем будущем до отъезда из Парижа, – вкрадчивым голосом продолжал Жильбер, проявляя необычную для него отцовскую заботливость.
– Но мое будущее обеспечено, – сказала Орти. – Я уже сказала вам, что собираюсь посвятить себя Господу, так же, как вы посвятили себя Наполеону.
Жильбер обжег дочь уничтожающим взглядом.
– Я устроил твой брак.
Девушка вскрикнула и испуганно прижала руки к груди. Ей показалось, что стены надвигаются на нее. Ирония судьбы! Именно теперь, когда она смирилась с мыслью, что будет вести благочестивую жизнь в уединении и молитвах, появились родители и разрушили ее хрупкий мир.
