Помощники ухаживали за птицами, осторожно прикрепляя шпоры и ленточки с именами к лапам каждого петуха. Мужчина, стоявший рядом с Домостроем, объяснил, что эти шпоры неодинаковы и зависят от того, для какого боя была выращена и обучена птица. Некоторые шпоры были сделаны из высушенных петушиных лап, другие были металлическими; иные походили на штыки, иные, заточенные с одной стороны и искривленные, — на сабли.
На столе рядом с ристалищем помощники аккуратно раскладывали разнообразные принадлежности для петушиных боев: тампоны для чистки и заживления ран, вощеные нейлоновые струны, ремешки для лап, кожаные футляры для шпор, тесьму из кротового меха, запасные резиновые коврики, губки, пластиковые мусорные мешки для петухов, забитых до смерти более удачливыми противниками, а также запас декстрозы, дабы подкреплять инъекциями раненых птиц, и антибиотиков, чтобы уберечь их от инфекции.
Официанты в белых куртках разносили подносы с напитками. Домострой взял себе "Куба Либре" и, наблюдая за суетой, царящей вокруг, припомнил услышанное когда-то, что петушиные бои с криками делающих ставки, свистом обслуживающего персонала и аплодисментами публики являются зрелищем весьма шумным. Теперь ему стала понятна причина, по которой он был нанят на этот вечер, — с помощью «Паганини», гремящего, как целый оркестр, он должен заглушать звуки петушиного боя и убеждать постояльцев отеля с нижних и верхних этажей, что патриотически настроенные кубинцы танцуют, аплодируют и поют под музыку национального ансамбля.
В то время как птиц готовили к бою, их хозяева спорили, выдвигая аргументы за и против использования колющих и рубящих шпор. Два человека рядом с Домостроем беседовали о невероятном инстинкте, присущем бойцовым птицам: драться с другими петухами всегда, везде и без всякого видимого повода. Этот инстинкт столь глубок, устойчив и непреодолим, что человеку, как бы ни был он свиреп или одержим, постичь его не дано. Один из мужчин рассказал случай, произошедший во Флориде, на петушиной ферме его двоюродного брата. Во время бури сильный ветер разрушил большинство загонов и курятников, освободив птиц, однако ко времени, когда шторм утих, почти все они оказались мертвы. Освободившись из своих тюрем, петухи тут же принялись сражаться друг с другом.
Прохаживаясь взад-вперед, Домострой слышал женскую болтовню о драгоценностях и моде, комплексах упражнений и омолаживающей косметике, в то время как мужчины с пристрастием обсуждали бойцовых петухов.
Большинству присутствующих здесь мужчин перевалило за пятьдесят, кое-кто успел облысеть или поседеть. Почти все они были среднего роста, несколько грузные, с жесткими мужественными лицами, громко разговаривали и энергично жестикулировали. Женщины, ростом пониже мужчин, с пухлыми телесами, затянутыми в тесные платья, были жизнерадостны и все как одна щеголяли сложными прическами, обильной косметикой и яркими оттенками красной помады. Тем, кто постарше, вскоре передалось возбуждение мужчин, особенно когда начали делать первые ставки. Женщины помоложе разглядывали «Паганини» в ожидании, когда закончатся бои и мужчины обратят, наконец, на них внимание, — им хотелось танцевать.
Вперед вышел тот, кого назначили быть арбитром, и объявил первую пару владельцев бойцовых петухов. Двое мужчин в повязанных на смокинги фартуках и с дергающимися в предвкушении битвы петухами в руках зашли в огороженный стеклопластиком загон. Комнату наполнил возбужденный ропот, и тут-то арбитр дал Домострою сигнал, что настало время для музыки.
Когда Домострой взял первый аккорд, хозяева передали своих петухов арбитру, который осмотрел у обоих шпоры, взвесил птиц и объявил их годными и подходящими друг другу в соответствии с правилами. Со своего места за синтезатором Домострой видел, как каждый из петухов пытается дотянуться клювом до противника, в то время как гости, визжа и вопя, окружили загон. Хозяева поставили петухов на резиновый пол на расстоянии нескольких футов друг от друга и выскочили из загона; тут же встали дыбом хвосты, в ярости затряслись перья, и птицы, злобно глядя друг на друга, закружились, сближаясь. Потом они столкнулись. Разъяренные петухи обменивались ударами клювов и шпор, неистово били крыльями, на мгновение отрывались от земли, растопырив когти, будто орлы, устремившиеся к добыче, а приземляясь, каждый норовил вонзить шпору в грудь или в бок противника. Они без устали наносили удары, сбивали друг друга на землю, взлетали, падали и, полуослепшие от крови, отступали, вновь сталкивались, пока один из петухов не рухнул и не остался лежать, чуть подергиваясь, в луже собственной крови, а его соперник в заключительном победном неистовстве набросился на поверженного врага и одним точным ударом клюва нанес смертельный удар. Схватка закончилась, и гости принялись оплачивать ставки, а владелец победившей птицы торжественно поднял ее и понес осматривать раны, в то время как помощники швырнули неудачника в мешок для мусора. И тут же распорядители вынесли двух новых птиц для следующего боя.
Шум вокруг ристалища все нарастал, так что Домостроя попросили играть погромче, и он, до предела усилив звук «Паганини», принялся импровизировать. Извергаемыми шестью динамиками «Паганини» раскатами, неотличимыми от шума целого оркестра и настроенными на ритмы латинского рока, патчанги, румбы, босановы, Домострой выдал кубинцам все известные ему романсеро, густо приправленные голосами множества инструментов, включая флейту и челесту. Хотя шум вокруг загона не стихал, и все так же дрались петухи и делались ставки, многие кубинки собрались вокруг Домостроя, танцевали друг с другом и аплодировали ему в самых зажигательных местах.
Он доиграл до середины медленную танцевальную мелодию, когда глаза ему закрыли чьи-то возникшие из-за спины ладони. Он почувствовал тонкий аромат духов, и женский голос угрожающе зашептал в самое ухо:
— Угадай, кто это.
Домострой вдавил ногой педаль, автоматически поддерживающую заданный ритм, и сказал:
— Не могу! — но тут же уловил в голосе что-то знакомое, хотя и не мог вызвать в памяти образ конкретной женщины.
— Ну попытайся, — протянула она, и этого оказалось достаточно.
Внутри у него все затрепетало.
— Донна Даунз?
— Она самая! — радостно засмеялась она, убрала руки и попросила его продолжать игру, а он, повернувшись, увидел ее во всем великолепии — волосы собраны на макушке и заколоты стеблями живых цветов, шея и плечи обнажены, длинное лиловое платье тесно облегало ее фигуру до середины бедер, а ниже свободно спадало до щиколоток. Прежде чем он придумал, что ей скажет, в загоне приблизился к развязке очередной бой, и комнату наполнил возбужденный рев. Домострой автоматически заиграл громче и быстрее, и неожиданно Донна села рядом с ним и принялась ему подыгрывать. Их импровизация в четыре руки заглушила прочие звуки.
Наконец был объявлен перерыв, и публика приступила к фуршету, организованному в соседней комнате. В загоне восстанавливали резиновое покрытие и завязывали мешки с окровавленными тушками мертвых петухов. Все еще не представляя себе, что сказать Донне, оробевший в ее присутствии Домострой предложил проводить девушку к буфетной стойке.
