— Я сожалею, Генри, — сказал он. — И хочу, чтобы ты знал об этом. — В глазах его прочиталось, что он мысленно оглядывается на все произошедшее. — Хотя, повторись все снова, вряд ли я поступил бы иначе. Прошу прощение за горе, которое это доставило тебе.
Мистер Себастиан помолчал, чтобы дать Генри возможность ответить. Но тот молчал.
— Так ты… хочешь знать, что случилось с Ханной?
На сей раз Генри ответил.
— Нет, — сказал он.
— Я с радостью расскажу тебе. Это не займет много времени.
— Нет.
— Прекрасно, — проговорил мистер Себастиан и пожал плечами.
Обвел глазами комнату, словно разговор несколько потерял для него интерес.
— Думаю, это в любом случае расстроило бы тебя. Другие девочки… я мог бы порассказать тебе о некоторых из них. Но в Ханне почти не было ничего особенного. За исключением, конечно, ее волос. У нее были прекраснейшие волосы, не так ли?
Генри помнил ее волосы. Мысль о них и о том, что мистер Себастиан прикасался к ним, была мучительной. Он заранее знал, что это будет мучительно — для них обоих, — но не так же скоро, не сейчас и не из-за воспоминаний. Генри чувствовал, что его грудь разрывает изнутри. Потом все чувства в нем заглохли. В руке появился нож. Лицо мистера Себастиана не дрогнуло. Возмездие было бы куда слаще, если бы он удивился, но нет, в выражении его лица ничего не изменилось. «Подумай о Ханне!» — сказал Генри. И со всем своим мастерством и ненавистью, двумя вещами, которые он развивал всю жизнь, Генри метнул нож. Крутясь в воздухе, нож неуловимо для глаз пролетел через комнату и впился бы в стену напротив, не встреть на пути сердце Себастиана. Мастерский бросок. Красивый, как красиво все совершенное, даже смерть. После стольких часов и лет это заняло меньше секунды. Рана сомкнулась вокруг лезвия, и крови почти не было; Себастиан казался спокойным. Посмотрел на нож, потом на Генри и улыбнулся.
— Ты был хорошим учеником, — сказал он, в последний раз читая мысли Генри. — Лучшим.
И умер.
Генри входил в дом белым, ушел же из него черным — и таким остался до конца жизни.
* * *
Большинство тех, кто становится частным детективом, делают это после долгой службы в полицейском управлении или в каком-нибудь другом правительственном органе. Но меня рано привлекла эта профессия, и я не представлял себя никем другим. Я любил школу. Пока я рос, все, чего мне хотелось, это учиться, читать, постигать. Родители задавались вопросом, что со мной станет, а я — что с ними стало. Я видел на их примере и на примере других знакомых взрослых, что, как только мальчишка становится мужчиной, поиск истины, по большей части, прекращается. Только ученые всю свою жизнь мучаются всяческими проблемами, что-то изучают, открывают новое. Основную же массу людей, а я больше всего боялся принадлежать к массе, все это просто перестает интересовать, и они живут в счастливом неведении относительно окружающего мира, окружающих людей, даже собственных мужей и жен, остающихся для них тайной за семью печатями. Вот почему я стал детективом. Я неизменно любопытен, пытлив. Постоянно разбираюсь с какими-то загадками. Истина сама по себе несет некое освобождение. Для меня новость — благо, даже плохая новость.
Я сказал Генри, что не в моей власти арестовать его. Посоветовал не сбегать. Возможно, скоро явится блюститель закона и заберет его в тюрьму. Все зависит от определенных вещей, сказал я. Генри пожал плечами. Он был готов ко всему.
Я ничего не сказал ему о Ханне. Не сказал, что сестра, которую он считал умершей, жива и находится в двухстах милях. Надо было сказать, но я этого не сделал и в то время не знал почему.
* * *
Я предварительно позвонил, потому что она просила предупреждать о приезде. Она ответила, что сейчас не лучшее время для встречи, но, когда я сообщил, что есть новости, помолчала секунду и велела приезжать побыстрей. Я заподозрил, что скоро должен вернуться муж, а она продолжала держать все в тайне. Семья — превосходная вещь.
Она открыла мне, держа на руках малыша. Тот подозрительно посмотрел на меня. Ханна улыбнулась и пригласила меня войти.
Глянула мне через плечо:
— Вы оставили машину у дома.
— Я быстро, — сказал я.
Хотя не знал, насколько задержусь. Главное, уверенный вид, и тогда люди обычно верят тебе. Ты даже можешь и сам поверить в то, что говоришь.
Мы уселись в те же кресла, что при первой встрече. Возле кресла Ханны стояла колыбелька, а так ничего не изменилось.
— Вы говорили, что есть новости.
— Разве?
Наверно, я был не слишком любезен, но я никогда не бываю любезным с человеком, когда узнаю, что он лгал мне. Когда я узнаю, что человек лгал мне, я становлюсь больше похож на того, каким меня хотят видеть. Богартом. Марлоу. Крутым парнем. Жестким и немногословным. Со своим моральным кодексом. Способным сломать руку человеку, чтобы добиться от него необходимой информации. А все потому, что с самого начала не получил того, о чем просил. Ведь просто, право же. Все, что я хотел, это правды.
— Пожалуйста! Расскажите.
— Я провел небольшое расследование, Ханна.
— Разумеется. Это ваша работа. Для того я вас и нанимала.
— Я имею в виду расследование, касающееся вас.
Она слегка отодвинулась. Недалеко, но все же.
— Меня? Серьезно?
Она могла бы с таким же успехом спросить: «Чего ради?» Глаза ее удивленно округлились. Я холодно взглянул на нее:
— Почему вы не рассказали мне?
Она пересадила малыша на другое колено.
— Извините, не рассказала о чем?
— О том, что произошло. О том, что произошло на деле. Вы рассказали, что были разлучены с семьей в детстве. Но не о том, как это произошло.
— Как?
Я сверлил ее взглядом, пока она не сдалась.
— Я не думала, что это важно, — сказала она.
Еще одна ложь. Которая не могла быть более явной, даже если б размахивала флагом с надписью «Я — ЛОЖЬ».
— Для того, что просила вас сделать.
— В том-то и дело. Я решаю, что важно, а что нет. Девочка похищена, пропала, считается мертвой, но через двадцать, даже больше лет объявляется в Конкорд-Хайтс, где живет себе припеваючи и не пытается вернуться в родную семью? Я не Эйнштейн, но нахожу это важным.
Я бросил на кофейный столик газетную вырезку. Я получил ее от старого приятеля в «Ассошиэйтед пресс», который был у меня в долгу. Там была изложена вся история, все, как рассказывал Генри. И отель назван, и город. И о странном человеке говорилось. Об исчезновении. Обо всем.
Но она не взяла в руки вырезку. Она даже не взглянула на нее. Это ей было не нужно, потому что она и так знала, что в ней.
