Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
И именно его Тэффи берет с собой в «Воспоминания» – чтоб защититься от ужаса действительности.
Через гражданскую войну ее проводит, как Вергилий, ее собственный персонаж!
Он делает нечеловеческое человечным. Он улаживает невозможное. Он поселяет автора в избушки, кормит, сажает на поезда, дотягивает до цивилизации. Очаровательно-идиотический, комично-важный, анекдотический Гуськин создан Тэффи как буфер внутри текста, чтоб отчаяние не залило душу, чтоб не взбунтовался разум, чтоб не дрогнули, не расплылись в крик, в черный плач формы вверенного ей русского слова!
В эмиграции Тэффи работала много и прекрасно. Они приехали на чужбину – но в некотором смысле ведь и на родину. Созданный Петром мираж русской европейской цивилизованности нашел свой последний приют по месту обитания оригинала. В Париже Тэффи ждал ее родной брат Николай, генерал. Огромное число друзей и почитателей. Здесь ее даже подстерегало позднее (Тэффи за пятьдесят) личное счастье по имени Павел Тикстон, промышленник и джентльмен. Она становится его «гражданской женой» и счастлива с ним (он умер перед началом Второй мировой).
Женственность Тэффи, казалось, не имела изъянов. Всегда щеголявшая обновками и, как говорят, перед смертью попросившая пудреницу и зеркало, она обладала полным набором милых дамских пристрастий: драгоценности, духи, цветы, легкая мистика, кошки. И при этом – никаких «феминистских» наклонностей. Женщины Тэффи не хуже и не лучше мужчин, как русские не хуже и не лучше евреев, а собаки не хуже и не лучше кошек. Такие существа, вот и всё. В отличие от серьезных писательниц ХIХ-ХХ века, которые служили большим идеям и подражали великим писателям, Тэффи не брала на себя никаких крупных долженствований, мученических страстей, обязательных служений. Она пришла в слово как живая – в новой шляпке, с подслушанным вчера разговором и забавной историей, случившейся в прошлый вторник, с живым, неугасимым интересом к людям.
Талант ее нисколько не слабел – взять хотя бы, к примеру, сборник «Ведьма» 1931 года, с исключительной, почти «лесковской» почвенной силой письма. Но с годами, конечно, нарастала грусть, печалование, душа. Какую-то дорогую сердцу музыку все труднее было найти и расслышать… «Вывела голубка птенчиков и улетела. Ее поймали. Она снова улетела – видно, тосковала по родине. Бросила своего голубя… Бросила голубя и двух птенцов. Голубь стал сам греть их. Но было холодно, зима, а крылья у голубя короче, чем у голубки. Птенцы замерзли. Мы их выкинули. А голубь десять дней корму не ел, ослабел, упал с шеста. Утром нашли его на полу мертвым. Вот и все.
– Вот и все? Ну, пойдемте спать.
– Н-да, – сказал кто-то, зевая. – Это птица – насекомое, то есть я хотел сказать – низшее животное. Она же не может рассуждать и живет низшими инстинктами. Какими-то рефлексами. Их теперь ученые изучают, эти рефлексы, и будут всех лечить, и никакой любовной тоски, умирающих лебедей и безумных голубей не будет. Будут все, как Рокфеллеры, жевать шестьдесят раз, молчать и жить до ста лет. Правда – чудесно?»
Напоследок хочется сказать какую-нибудь глупость, вроде того, что книги Тэффи должны быть в библиотеке каждого читателя. Не знаю, зачем я это написала. Наверное, захотелось что-нибудь сморозить в духе какой-нибудь дамочки из рассказов Тэффи. Она смеялась над ними, потому что любила их как родных. «На правах дуры съела полкоробки конфет». Это она так о себе…
Не скажешь – безоблачная жизнь. Потеря Родины, сложные отношения с детьми, благосостояние умеренное и постоянным трудом добываемое. И все же тянет и от жизни, и от книг Тэффи неизменным теплом и светом, и веет надеждой: человек в женском образе возможен, и кто его знает, может, бывал Господь и женщиной на земле?
Да и не раз?
2008
Одна женщина
Три монолога
Вступление. Занавес. По средствам театра – играет маленький оркестр или одинокое фортепьяно. Выходит ЖЕНЩИНА.
ЖЕНЩИНА (публике). Здравствуйте. Я очень рада вам. Здравствуйте. (Кланяется.) Я сегодня буду с вами. Я – актриса, на главные роли. Я – героиня, честное слово. Но я, знаете, отстала от своей труппы. Никого нет, понимаете, какая штука. Я одна. Где моя труппа – не знаю. Куда все подевались? Где герой-любовник, где благородный отец, где комик, где трагик, где инженю, где гран-кокет, где резонер, наконец? Никого! Где мои товарищи – черт его знает. Буду искать. Но, пока я их разыскиваю, вы не должны оставаться без театра. Театр – это привычка, от него нельзя отвыкать. Сегодня вы будете со мной одной, и вы об этом не пожалеете, даю вам честное слово, потому что я – хорошая актриса. (Танцует.) Хорошая! Отличная! Вам понравится! Клянусь, вы не будете скучать! Я знаю, в театр ходят добрые, мечтательные люди… ведь среди вас много женщин, да? Правда? Я для вас и сыграю. Я – героиня без труппы, но я сыграю за всю труппу. Ведь приходится, правда, милые женщины, приходится ведь играть одной? И здорово получается. Говорят, Бог видит все. В таком случае я ему не завидую. Но вам, дорогие мои, повезло куда больше – вы видите меня. А я – отличная актриса. И я иду играть! (Уходит.)
Музыка.
Песня первая. «В том краю…»
В том краю, где под снегом смертельная тишь,
где начальников любит народ,
в сером городе, жалком, как мокрая мышь,
где давно уж никто не живет, —
и пока Бог додумывал женский вопрос,
родилась я актрисой на главную роль,
и жевала я власть, позарез и всерьез
горькой юности крупную соль!
Было все: дым и боль, страсть, друзья, алкоголь,
и хотелось мне петь и кричать без причин
нехорошие книги ночами читать,
обольщать незнакомых мужчин…
Оказалось, что это – закат, не рассвет,
и назвалось: позор, обозвалось: застой…
Ах, какое мне дело до ваших газет!
Кто вернет мне мой миг золотой!
Вы ушли – дым и боль, страсть, друзья, алкоголь,
больше не о чем петь и кричать нет причин,
нехорошие книги ночами читать,
обольщать незнакомых мужчин…
Но когда начинает мой город потеть,
под лучами весны, под напором Творца,
верю я, будто стоит и любить и хотеть
и сыграть свою жизнь до конца!
Вы со мной – дым и боль, страсть, друзья, алкоголь,
И желаю я петь и кричать без причин,
Нехорошие книги ночами читать,
обольщать незнакомых мужчин… да-да…
Монолог первый. «Мария по прозвищу Ящерица»
Небольшая, аккуратная комната человека, явно не чуждого умственного труда. На видном месте раскинуло ветви огромное, прямо-таки небывалое по размерам растение алоэ. Поздний вечер. Женщина средних лет срывается со своего насиженного места за письменным столом и делает несколько энергичных движений.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
