Елена и Таня вносят карусели. Бесшумно передвигаясь, они ставят их на диван, на огромный письменный стол; некоторые подвешивают. Может быть, готовятся поджечь, чтобы избавиться хотя бы от нескольких частичек Зла – и тогда начнется другая, совсем другая жизнь?
Хозяин (достает из кармана пакетик, протягивает Гостю). Вот.
Гость. Что это?
Хозяин. Тут три ампулы. Наберешь разом в шприц, сделаешь укол и уснешь… Я брал их для себя… тоже испугался мучений.
Гость. А себе? Достанешь еще?
Хозяин. Нет, не буду доставать. Бери, бери… Поэты должны умирать легко. (Смеется.) А их гонителям положено агонизировать долго и некрасиво… Выдержу, ты же сам сказал, что я – мужественный человек, раз пережил ту ночь, когда она была у тебя. Не буду доставать, теперь у меня все хорошо… Не поверишь, я счастлив… (Помолчав.) А что ты понял, умирая?
Гость. Я понял, что нельзя было вас проклинать – это недостойно последнего мига. Потому что когда голос уже не повинуется, приходят совсем другие слова.
Хозяин. Какие?
Гость. Все напрасно. Напрасен труд и напрасны усилия, напрасны молитвы и напрасны пророчества.
Напрасным будет второе пришествие Назаретянина, как напрасно было первое.
Все напрасно, пока мы живем от утверждения к отрицанию; пока начинаем с веры, надежды и любви, а заканчиваем безверием, отчаяньем и неприязнью. Пока, умирая, понимаем вдруг, что все напрасно.
И, представ перед Отцом, я скажу ему: «Боже! Дай нам последний шанс. Сделай так, чтобы не младенцами появлялись мы на свет, а усталыми старцами. Чтобы совершали обратный путь – от отрицания к утверждению, нащупывая крохотные островки Веры в болоте безверия.
Чтобы, выбираясь на спасительную твердь Надежды, вскидывали бы трубу, ловя ею луч солнца, и, ослепнув от радостного света, трубили бы ему гимн!
Сделай так, Господи!»
Хозяин (как эхо). Сделай так, Господи!
Звучит музыка, и в нее вплетается шепот Хозяина: «Возьми… Возьми… Возьми…» Гость тянется к нему, берет ампулы, но тут же отбрасывает… А потом, через секунду, они пожимают друг другу руки… Крепко, как могут…
Конец
