Они расстались в самых дружеских чувствах, пообещав друг другу в скором времени созвониться. По дороге домой Тиллим размышлял: «Что же это я такое выпил? Дурман какой-то! Да-а-а… Интересно, а эта штука испаряется, и вообще, что было бы, если бы я пил ее глотками? Поди разберись!»
XXIV
Когда Тиллим появился в своей комнатенке, соседи еще спали. Сменив изодранное и помятое облачение неопределенного цвета, которое еще вчера утром было его выходным костюмом, на спортивную форму, Тиллим приступил к традиционному моциону. У него было острое желание взбодриться и заодно опять ощутить себя обладателем исключительных, сверхчеловеческих способностей. Городские кварталы пробуждались. Кто-то уже спешил на службу, домохозяйки устремились на рынок и в магазины, люди, не стесненные бытовыми проблемами, выгуливали высокопородных животных, а Папалексиев бегом измерял расстояние от своего дома до Заячьего острова. Завершая первый оборот вокруг крепостных стен, он увидел скопище людей, которые оглядывались на него, указывали в его сторону пальцами и, утвердительно кивая головами, сообщали присутствующему здесь же милиционеру:
— Это он! Мы его сразу узнали! Он самый, точно!
Страж порядка вышел навстречу бегущему Папалексиеву и, когда тот с ним поравнялся, привычно представился, отдав честь, и весьма корректно потребовал:
— Гражданин, предъявите ваши документы!
— Какие документы? Видите, я в трусах, — опешил любитель бега трусцой.
— Это не имеет значения! Необходимо ваше удостоверение для выяснения личности.
— Выяснить можете у любого и удостоверитесь, что меня все в округе знают. Даже вороны. Я тут каждый день бегаю.
— Вот-вот! Жители округи, которые вас знают, как раз и утверждают, что вы сейчас избили этого иностранного гражданина и отобрали у него камеру. Может, еще ворон спросить, так сказать, для полной картины преступления?
Взглянув на представленного пострадавшего, Тиллим несколько растерялся. Он никак не ожидал такого сюрприза, решив, что все его несчастья остались во вчерашнем дне, к тому же его неприятно поразила внешность иностранца. Во взгляде Тиллима промелькнул чертенок, когда он увидел этого типа — низкорослого, широкоскулого, узкоглазого, да еще и с бельмом на глазу. Замешательство подозреваемого сразу заметил милиционер — у него был большой опыт по этой части — и предложил тому пройти в ближайшее отделение вместе с потерпевшим и особо рьяными свидетелями преступления. Папалексиев, совсем не желавший столь тесного сближения с властями, стал изощряться в оправданиях:
— Послушайте, это недоразумение! Я впервые вижу этого господина, мы с ним не знакомы. Да я за всю жизнь мухи не обидел, я чужую собственность уважаю! Да вы с ума сошли! Спросите у народа! Люди, скажите, что вы меня помните!
— Помним, помним, а как же! — злорадно подтвердил кто-то из свидетелей, давая понять преступнику, что ему уже не выкрутиться и не уйти от справедливой кары.
Участковый тоже был неумолим и настаивал на своем:
— Раз вы под подозрением, необходимо установить вашу личность. Пройдемте, это не займет много времени. Составим заявление, дадите показания, без суеты разберемся. Заодно выясним, что за птица этот иностранец.
— Японец он, гость из Страны восходящего солнца! — подсказал все тот же глас народа.
«Японец — это серьезно, не какой-то там кочевник из дружественной страны. Влип я по самые уши! — испугался Папалексиев. — И почему они так похожи? Просто близнецы какие-то!» Ему ничего не оставалось делать, как положиться на свою чистую совесть и, смирившись с судьбой, последовать в милицейский участок. Тиллим уже был готов так поступить, но вдруг японский турист заартачился и через переводчика стал выражать свои собственные соображения по поводу задержания истинного злодея. Тогда участковый предложил пострадавшему внимательно посмотреть на подозреваемого.
— Это он? — спросил раздраженный милиционер, после того как иностранец оглядел Тиллима с ног до головы.
— Нет, нет! Тот был в костюме, а этот одет совсем иначе. Этот господин спортсмен, а тот был настоящий хулиган. Нет, нет, это не он! — убежденно заявил иностранец через своего переводчика.
— Но он мог переодеться… Объясните ему! — обратился милиционер к переводчику. — Очевидцы утверждают, что этот тип очень схож с налетчиком. Может, ваш шеф все-таки напишет заявление?
Стражу порядка почему-то очень хотелось зазвать туриста в отделение, но тот, улыбаясь, наотрез отказался:
— В этом человеке я не узнаю своего обидчика. Хотя, признаться, для нас, людей Востока, вы все выглядите на одно лицо, как и мы для вас, правда? Ха-ха-ха! Но того гангстера я бы определил сразу, потому что он был в костюме для бедных… И еще я знаю его тайну. Мне известно, где он живет. Я готов показать господину полицейскому!
Увлекая за собой милиционера с толпой зевак-свидетелей, он подошел к одному из кустов близ стен крепости, осторожно раздвинул заросли и, указав на пару стоптанных ботинок неопределенного размера, стоявших в траве, объявил с торжествующей улыбкой:
— Я его здесь нашел. Здесь его дом. Когда он меня увидел, то выскочил из куста, набросился на меня, побил и, схватив мою камеру, очень быстро убежал… Он живет здесь. Я точно знаю. У нас в Японии тоже есть такие грабители-бродяги, а этот господин совсем другой…
Тут Папалексиев в знак благодарности схватил туриста за руку и вдруг заговорил по-японски! Все вокруг так и застыли с раскрытыми ртами, а гость в полнейшем восторге залепетал:
— Ну конечно! Я же говорил — это честный человек! Такой приличный господин. Он совершает утренний моцион, а мы его обидели… Ученый человек, он знает мой язык!
Перебивая иностранца, Папалексиев обратился к участковому:
— Вы слышите, товарищ милиционер? А я под кустом не живу, костюма для бедных не имею и японский знаю… Скажите, откуда бродяге знать японский?
Обескураженный участковый, проявив милосердие к Тиллиму, отпустил его за полным отсутствием улик и удалился для разбирательства с японцем, а счастливо выкрутившийся Тиллим продолжил свои физкультурные упражнения. Огибая Трубецкой бастион, он вдруг увидел на горизонте знакомую фигуру Бяни. Старый знакомый, завидев издалека бегущего Папалексиева, почему-то рванул от него с невероятной скоростью. Тиллим был озадачен странным поведением Бяни. Невольно он сопоставил это паническое бегство со своим чуть было не состоявшимся арестом, и в его душу закрались смутные предчувствия. Сделав еще несколько витков вокруг Петропавловки, Тиллим не смог отогнать мрачные мысли и решил, что пора домой. На пороге квартиры его встретил Лева. С обидой в голосе он спросил:
— Позволь узнать, Тиллим, почему ты со мной не здороваешься?
— Вот пришел и здороваюсь, — неуверенно произнес вошедший.
