— И вот, все стрелки забиты по мобилам, «Челси» собирает братву, верных три сотни. Они на местном транспорте приезжают в центр города и собираются в условленном пивняке. Но до копов дошли какие-то слухи, и они записывают всё с другой стороны дороги.
— Откуда они узнали?
— Может, они поставили жучок, а может, у них есть стукач, не знаю. Слушай дальше. Они настроены совсем не мирно, а лейстерская братва ещё даже не показалась, как обычно, бля. Бар пустеет.
— Северные педрилы. Их не забирают, потому что они сроду не приходят.
— Ага.
Крис заказывает мне «Гиннес», и два парня рядом с ним смотрят на марку. У местных ирландское пиво не в чести, хотя в Слау немало ирландской крови.
— Ох, ёб, зацени задницу.
Я тоже оборачиваюсь и вижу миловидную девочку в тугих джинсах.
— Я бы здорово её обслужил, отвечаю. Закачал бы в неё пару галлонов малафьи в любой день недели.
— Что, с паки? Шутишь или смеёшься?
— Да мне поебать, шотландка она или нет. Я не загоняюсь.
— Похоже. Видел, с какой цыпочкой пришёл Феррет на прошлой неделе? Я хуею, вот старый пердун. И он её трахал. Этот Феррет ебёт всё, что движется. Всё, что носит юбку, включая Шотландскую Стражу.
— Ну и чего, — говорит этот парень сзади.
— Чего-чего? Я бы на твоём месте горел от стыда. Она была сущий монстр. Неебательский прямо монстр.
— Забей, мудак, кончай трындеть, купи уже выпить.
— То же самое?
— Ага.
— Давай.
— Возьми мне с крышкой.
— А тёлка неплохая, а?
— Есть такое дело. Родом из Лэнгли. Милая девушка, насколько это возможно. Работает в аэропорту.
— Вроде нормально.
— Похоже. Давай, трепло. Тебе наливают или как?
— Держи.
Крис расплачивается за выпивку, а я наклоняюсь и сгребаю три пинтовых кружки. Один из парней сзади узнаёт Криса.
— Как дела, друган? Не заметил тебя.
— Всё пучком. Тоже тебя не заметил. Я бы тебе купил выпить.
— Не, моя очередь.
Возвращаюсь к Дэйву и девочкам, передаю кружки по кругу, девочки разговаривают, Дэйв ставит кружку на стол. Крис качает головой, говорит, однажды он ездил на выходные в Антверпен, с тем самым Ферретом, и этот тощий парень всю дорогу бубнил о паки. Дэйв спрашивает, мол, будем дальше гулять, Крис качает головой, говорит, хочет нормально выспаться, ему завтра надо сходить с детьми купить футбольные бутсы. Он смотрит в окно, на улицу, ждёт, чтобы присоединиться к разговору женщин, может, думает о виндалу. По губам Сары блуждает улыбка. Она здорово смотритея.
— Пошли, — говорит Дэйв, когда мы допиваем.
Я иду за ним следом в туалет. Мы входим в кабинку, и он делит порошок кредитной картой на две дорожки, колбасит коку в том же ярком стиле, в каком ребята из кебаб-лавки режут мясо. И мне хочется смеяться над Дэйвом. В пакетике осталось ещё прилично, и у него золотое кольцо на среднем пальце, и выбор наркотика плохо сочетается с полоской говна на стенке толчка. Я закрываю толчок и тяну слив, говорю Дэйву, мол, противно мне.
— Всё-таки ты блядский голубой, — смеётся тот. И наклоняется вперёд.
— Ты знал, — говорит он, зарядив ноздри, — что парня, который придумал толчки, звали Мэтью Крэппер.
Я смеюсь, угощаюсь, чувствую эффект на задней части горла. Он не шутил насчёт коки. Хороший товар. Похоже, кому-то сегодня основательно снесёт башню, если он будет молотить этот порошок всю ночь.
— В натуре. Его звали Крэппер, поэтому говно ещё называют «крэп»[30].
Прикольно, а? Интересно, что было раньше? Фамилия или выражение?
Этот идиот в ярком комбинезоне на пуговицах пялится на нас, когда мы открываем дверь и выходим, его мотает у стены, куда он уткнулся черепом, прямо в сопли, ужратый в говно, и я знаю, он размышляет, не пора ли доставать член и трахать. Информация несколько секунд пробивается сквозь лагер, клубящийся в его мозгах.
— А я-то думаю, чем вы тут занимаетесь, — смеётся он, уставившись на серебряную фольгу. — Я в том смысле, у нас тут голубых нету, ага? Не поднимут… голову в Слау, грязные ублюдки.
— Правительство проводит очередной закон, защищающий права голубых, через Парламент, на следующей неделе, — говорит Дэйв, открывает дверь и отходит, чтобы я мог пройти.
— Они же не собираются опять снизить разрешённый возраст? — спрашивает парень встревоженно.
— Нет, там другая тема, — говорит Дэйв, качая головой. — Они сделают это дело принудительным.
Дверь захлопывается, и до нас доносится нервный смех из туалета.
— Что будешь? — спрашивает Дэйв. Он наклоняется и делает заказ.
— Ты понравился этой цыпочке.
Может, он и прав. Он сбрасывает темп и расслабляется впервые за вечер.
— Хочешь криспов?
Качаю головой, тащу выпивку к окну и выстраиваю кружки в линию на столе, вижу, Крис достал кошелёк и передаёт по кругу фотографии Кэрол и детей, они изображают счастливую семью, пока он гуляет с друзьями. Дэйв смотрит на двух подростков, которые принюхиваются к его машине. Он стучит в окно, и они исчезают. Я громко смеюсь, чувствую, как вшторивает кокс, начинаю рассказывать про всякую новую музыку, которую стоит слушать, балаболю целую вечность, сосредоточившись на скулах, которые натягивают кожу на лице девушки.
До дома Сары — совсем близко, прямо по А4, сразу за Тремя Трубами, но перед торговым блоком, и мы едем в тишине, слушаем программу радио, водитель-скинхед настроился на репортаж о погроме, болеет за ребят, как будто это фашистов громят, большой логотип «Дельта Карз» с британским флагом во всё окно — напротив меня. Дорога к двери Сары темна, и я шатаюсь, пытаюсь это скрыть, сдаюсь и говорю, что я бухой. Мы карабкаемся по лестнице на второй этаж, мы в новом четырёхэтажном здании, с ковром в холле, и стены дрожат, когда я слишком резко захлопываю дверь. Внутри запах свежей краски и пластика, чистые и светлые комнаты освещены голыми лампочками, в больших окнах гуляют наши отражения. Сара идёт на кухню и возвращается с бутылкой водки. Меня больше не тянет пить, но я беру стакан, который она наполнила, за компанию. Не пил водку туеву хучу лет. Не могу вспомнить, когда пил в последний раз. Она идёт пописать, а я подхожу к окну и смотрю наружу, на пустую улицу и качающиеся деревья, лапы ветвей меняют форму в свете уличных фонарей. Сара возвращается, и мы сидим на диване, болтаем, смеёмся над Дэйвом.
— Этот парень влюблён в свою одежду, — говорит она. — Я дала ему орешков, и один упал ему на штаны. Я уж решила, что он сейчас заплачет. Он так испугался, что останется пятно. Может, и останется, но я сказала, если что, я его отстираю, чтобы он заткнулся. Женщинам вообще не нравится, когда здоровые мужики плачут.
