Она продолжала все тем же тихим, дрожащим голосом.
— Родители мамы были добропорядочными людьми и жили в хорошем окружении. Они не позволили ей остаться, по крайней мере, с незаконнорожденным ребенком. Даже ее церковь отвергла ее. — Одеяло распахнулось, и Михаил снова увидел синяк у нее на шее. Вокруг, там, где она его терла, проступили красные царапины.
«Иисус, зачем Ты поступаешь так со мной?» Было гораздо легче предаться злобе, чем заглянуть в ее страдающую, мучимую душу.
— Тогда мы переехали в порт, — продолжала она тихо. — Мама стала проституткой. Когда мужчины уходили, она напивалась до беспамятства, а Роб пропивал оставшиеся деньги. Она уже не была красавицей, как раньше. Она умерла, когда мне было восемь лет. — Она подняла на него глаза. — Улыбаясь. — Ее губы скривились. — Итак, теперь ты видишь. Это действительно так. Я не должна была родиться. Это было ужасной ошибкой с самого начала.
Михаил сидел, опустив голову, со слезами на глазах. Но в этот раз он плакал не о себе.
— Что было дальше?
Наклонив голову и крепко сжав руки, она сидела, не глядя на него. Повисло долгое, тягостное молчание, прежде чем она вновь заговорила.
— Роб продал меня в бордель. У Хозяина была слабость к маленьким девочкам.
Михаил закрыл глаза.
Она взглянула на него. Конечно же, ему трудно это принять. Какой нормальный человек выдержит рассказ о том, как маленьких девочек заставляли заниматься блудом со взрослыми мужчинами. — Это было только начало, — грустно сказала она, опустив голову, не осмеливаясь поднять на него глаза. — Ты не можешь себе представить, что было потом. Что делали со мной. Что я делала. — Она не сказала ему, что все это было ради выживания. Какое это имеет значение? Ради выживания она решила быть послушной.
Он посмотрел на нее сквозь слезы.
— И ты думаешь, что ты виновата во всем?
— А кто еще? Мама? Она любила моего отца. Она любила меня. Она любила Бога. Но ничего хорошего она за это не получила. Как я могу в чем то винить ее, Михаил? И разве я должна обвинять Роба? Он был бедным, слабоумным пьяницей и думал, что нашел лучший выход для меня. Они его убили. Прямо там, в той комнате, у меня на глазах, потому что он слишком много знал. — Она тряхнула головой. Достаточно. Ему не обязательно знать все.
— Тебе не нужно винить себя, Амэнда.
«Амэнда. О, Боже».
— Как ты можешь после всего называть меня так?
— Потому что сейчас ты Амэнда.
— Когда ты, наконец, поймешь? — воскликнула она. — Это не важно, кто из них так поступил, что бы там ни было, но это все произошло со мной! — Она укуталась в одеяло, обняв себя руками. — Ты пытаешься вникнуть во все это. Но мое прошлое решает, кто я такая. Ты сам это сказал, и ты прав. Я не могу это смыть с себя. Я не могу очиститься. Я могу содрать с себя кожу. Я могу до крови истязать себя. Но ничего от этого не изменится. Эта грязь, от которой я не смогу избавиться, как бы ни старалась. А я старалась, Михаил. Я пробовала. Клянусь тебе. Я боролась, убегала, хотела умереть. Мне это почти удалось, с помощью Магована. Почти. Неужели ты не видишь? Ничего не изменилось. Ничего не может измениться. Я проститутка, и я была рождена для этого.
— Это ложь!
— Нет, это правда. Это правда.
Он наклонился к ней, но она отпрянула, сжавшись и отвернувшись.
— Амэнда, мы пройдем через это, — произнес он. — У нас получится. Я заключил с тобой завет.
— Нет, мы не сможем. Просто отвези меня обратно. — Когда он отрицательно кивнул головой, она умоляюще взглянула на него. — Пожалуйста! Мне не место здесь. Найди себе другую женщину.
— Лучше тебя, ты хочешь сказать?
Ее лицо было белым, как сама смерть, на нем застыл отпечаток боли. — Да.
Михаил протянул руку, чтобы прикоснуться к ее плечу, но она отпрянула от него. Он внезапно осознал почему, и это пронзило его в самое сердце. Она думала, что была запятнана, и поэтому не позволяла к себе прикасаться.
— Ты думаешь, что я святой? — спросил он хрипло. Лишь несколько мгновений назад он отверг и любовь, и Бога, и мог бы даже убить собственную жену. Чем отличалось убийство в мыслях от совершенного физически? Еще совсем недавно его плотская природа наслаждалась мыслями о возмездии и стремилась к этому. Он опустился на колени и взял ее за плечи.
— Мне нужно было бегом бежать в Парадиз. Я не должен был дожидаться, пока вернется Павел, поджав хвост.
Она подняла на него глаза, желая быстро покончить с этим раз и навсегда.
— Я была с ним — чтобы оплатить дорогу.
Боль от этих слов пронзила его, но он не отпустил ее. Михаил прикоснулся к ее подбородку, повернул к себе.
— Посмотри на меня, Амэнда. Я никогда не отпущу тебя. Никогда. Мы будем вместе.
— Ты глупец, Михаил Осия. Бедный слепой глупец. — Ее била дрожь.
Михаил поднялся, чтобы дать ей сухое покрывало. Когда он повернулся, ее глаза были полны страха, она смотрела на него.
— Что случилось? — спросил он, нахмурившись. — Неужели ты думаешь, что я хотел ударить тебя или сделать тебе больно?
Она зажмурила глаза.
— Ты хочешь того, чего у меня нет. Я не могу любить тебя. Даже если бы могла, не буду.
Он наклонился, снял с нее сырое одеяло и накрыл сухим покрывалом. — Почему?
— Потому что первые восемь лет своей жизни я наблюдала за тем, как моя мать терпит наказание за любовь к мужчине.
Он сжал ее подбородок.
— К чужому мужчине, — отрезал он. — А я не чужой, Амэнда. — Он выпрямился и порылся в карманах. Встав на колени, он сунул руку под покрывало и нашел ее руку. Надел обручальное кольцо своей матери на ее палец. — Я делаю это, чтобы официально это подтвердить. — Он нежно прикоснулся к ее щеке и улыбнулся.
Она склонила голову и засунула руку обратно под тяжелые складки ткани. Прижала руку к груди и ощутила каждую царапину и рану, которую нанесла себе. Но что еще хуже, она почувствовала, как внутри опять поднимается надежда.
Искра превращалась в пламя.
Михаил взял полотенце и вытер ей волосы. Закончив, он поднял ее, прижал к себе и стал укачивать в своих объятиях.
— Плоть от плоти моей, — прошептал он. — Кровь от крови моей.
Ангелочек крепко зажмурилась. Его желание к ней со временем утихнет. Он перестанет любить ее так же, как отец разлюбил маму. И если она позволит себе полюбить его так, как мама любила Алекса Стаффорда, он разобьет ее сердце.
«Я не хочу оплакивать себя, спать на смятой постели и пропивать свою жизнь».
Михаил почувствовал, как она дрожит.
— Я не могу отпустить тебя, не отрывая часть своей плоти, — проговорил он. — Ты стала частью меня. — Прижался губами к ее виску. — Мы начнем все сначала. Оставим все, что было, позади.
