— Вы опоздали, Пьекур. Мулай Исмаил уже отдал приказ о вашем выкупе. А вести переговоры с его личным посредником по выкупам здесь, в Мекнесе, должен я.
Комит по-прежнему казался совершенно спокойным.
— За нас возьмут не слишком много. Здесь только я да младшие комиты и несколько простых матросов. Старшие ушли на лодках. Повторяю: чем быстрее ты пошлешь сообщение в Алжир, тем выгоднее для тебя.
В поведении Пьекура было что-то подозрительное. Он явно что-то скрывал.
— Я на минуту загляну в вашу камеру, — сказал Гектор.
Пьекур пожал плечами.
— Тебе не требуется мое разрешение.
Войдя в камеру, Гектор мгновенно вернулся в те времена, когда жил в Алжире в баньо. Проем арки с противоположной стороны был заложен сплошной кирпичной кладкой, а с этой стороны имелась двустворчатая дверь, которая запиралась на ночь. В результате получался высокий узкий колодец, куда свет и воздух проходили только через два маленьких оконца, расположенных высоко в дальней стене. Гектор огляделся, и его поразила чистота в камере. Наведшие эту чистоту люди подметали пол, уничтожая последние следы мусора. Все стояло на своих местах. Было очевидно, что обитатели этой камеры блюдут корабельные порядки. В качестве спальных мест французы соорудили койки из длинного бруса и циновок. Благодаря высоте камеры эти койки были четырехъярусными, и на верхнюю можно было попасть только по лестнице. Несколько кроватей были заняты людьми, отдыхавшими после трудового дня, в то время как другие играли в карты, сидя за самодельном столом между койками. Среди играющих в карты были два младших комита, подчиненных Пьекура, и парусный мастер, работавший на рамбаде. Они глянули на Гектора без всякого выражения и вернулись к игре. Юноше пришло в голову, что корабельные комиты и свободные матросы знали галерников, сидящих на веслах, лучше, чем эти последние знали обитателей полуюта. И Пьекур был прав, нигде не видно мортирщика, который мог бы ответить на вопросы о пушке и бомбах.
Выйдя из камеры, Гектор увидел, что Пьекур нарочно расположился так, что мог не обращать внимания на незваного гостя. Он сидел рядом с начальником гребцов, тоже прислонясь к колонне. У обоих глаза были закрыты, они грелись на солнышке, ожидая, когда узникам придется вернуться в камеры, где их запрут на ночь. А человека с лицом в рябинах нигде не было видно.
Возвращался Гектор уже в густеющих сумерках, и что-то его тревожило. Что-то он прозевал, не заметил. Пьекур был слишком холоден, слишком сдержан. Похоже, этим своим нарочито небрежным безразличием он пытался отвлечь внимание Гектора.
На следующий день он поделился своим беспокойством с Даном. Они стояли в оружейной, и мискито внимательно рассматривал длинный ствол старомодного мушкета. За верстаком по соседству Жак Бурдон разбирал устаревший спусковой механизм того самого ружья.
— Пьекур что-то скрывает, — говорил Гектор. — Или попросту врет.
— Ничего удивительного, — отозвался Дан. — В баньо, если помнишь, было разумное правило: с чужаком или с начальством языка не распускай — накличешь беду на себя или на своего друга.
— Но здесь что-то большее. Пьекур старался вовсе избежать разговора со мной. Такое впечатление, что кому-то из пленных известно о мортире слишком многое, но комит не желает, чтобы я обнаружил этого человека.
— А ты уверен, что мортирщика среди них нет?
— Совершенно уверен. Я внимательно все осмотрел. Его там нет. Впрочем, я узнал одного из тех, кто обычно работал на рамбаде.
— Вряд ли кто из матросов что-либо знает, — откликнулся Дан. Он поднял мушкет вверх, к свету, и заглянул в дуло. — Если помнишь, команда рамбады испугалась, что мортира или бомба на палубе взорвется, и во время испытаний держалась от рамбады подальше. — Он взял маленький напильник и поскреб ржавчину на стволе, после чего опустил мушкет и крикнул Бурдону: — Нет смысла налаживать курок, Жак! Это ружье проржавело так, что взорвется в руках у того, кто вздумает из него стрельнуть. Пусть кто-нибудь из парней отдраит его и поставит обратно в стойку, чтобы оно выглядело как новое, если Мулай нагрянет сюда с проверкой. Только ни в коем случае нельзя пускать его в дело. Я запрещаю.
— Это одно из тех ружей, которое я когда-то получил от Хакима-морехода, — заметил Аллен. Он только что вышел из своей выгородки и направлялся в литейную, где новую медную кулеврину должны были извлечь из формы. — Эти мушкеты были сделаны специально для продажи за границу. Дрянь и дешевка.
Повернувшись к Гектору, мастер спросил, узнал ли тот что-либо новое о галерной мортире. Когда же Гектор признался в своих подозрениях, что комит-француз с «Герасима» о чем-то умалчивает, Аллен предложил пойти другим путем.
— Почему бы тебе не сходить к Йосефу Маймарану, посреднику Мулая по выкупам? Поговори с ним. Он очень неглуп. Выясни, не может ли он предложить какой-либо способ надавить на комита и заставить его говорить. Я очень хорошо знаю Йосефа, потому что получаю бренди и спирт от евреев, поскольку только они имеют право на перегонку. Я пошлю с тобой кого-нибудь из этих английских мальчишек, он проводит тебя до дома Маймарана. Живет он, конечно, в еврейском квартале, так что тебе придется объявить стражнику у ворот, к кому и зачем ты идешь.
* * *
Меллах, еврейский квартал, располагался в глубине лабиринта узких улочек в тылу дворцового города, и парнишка, проводник Гектора, получал страшное удовольствие, объясняя, что название сие означает «место соли», поскольку еврейским мясникам вменено в обязанность засаливать головы предателей, прежде чем эти головы будут выставлены на городских воротах. Юнцу к тому же удалось заблудиться, и только следуя за незнакомым человеком в черной еврейской ермолке и плаще, при этом босоногом — мальчик объяснил, что евреи ходят босыми по повелению Мулая, — они наконец добрались до ворот в стене, окружающей еврейское гетто. Здесь Гектора и его провожатого впустили, получив небольшую мзду.
Дом Йосефа Маймарана стоял в конце узкого проулка, а неказистую, некрашеную дверь, слишком заглубленную в стену, легко было не заметить. Неказистый вид дома вполне соответствовал таковой же внешности его владельца, который встретил и приветствовал гостей весьма настороженно. Маймарану было никак не меньше шестидесяти, и столь печального лица Гектор, пожалуй, никогда еще не видел. Под скорбными глазами лежали глубокие тени, а уголки маленького рта под выступающим носом, всегда опущенные, изображали вечное уныние. Гектору пришлось напомнить себе, что Йосеф Маймаран, по словам Аллена, — один из богатейших людей Марокко. Его богатство помогло Мулаю прийти к власти, и он был признанным главой еврейской общины. Это значило, что ему не привыкать ходить по острию ножа. Нередко, когда Мулай нуждался в деньгах, от Маймарана ждали, что он извлечет средства из кошельков своих товарищей-евреев, и он не смел даже заикнуться о возвращении хотя бы гроша из суммы, одолженной императору: ведь попробуй он заикнуться, тут же попал бы в лапы Черных стражей.
— Я пришел поговорить о пленниках с французской галеры «Святой Герасим», — осторожно начал Гектор. — Император повелел мне помогать вам в переговорах об их выкупе.
