Джейн остановилась, приложила пальцы к вискам. Мир звенел. Мир кружился грязно-желтой, серой осенней каруселью…
Нет… это неправда… этого не может быть. Нет.
— Да, может быть, — сказала Беатрис безжизненным голосом, — но видишь ли… бабушка была ведь права. Я сейчас ее понимаю. Я бы тоже не выдержала постоянного соседства сопливого и ноющего создания… Моя мать действительно обнаглела — сплавила ребенка. Бабушка должна была ей это сказать… ведь воспитывать должны родители.
— Как все сложно… — выдохнула Джейн. Наваждение постепенно проходило.
— Понимаешь, Дженни… тьфу ты, я тоже с ума схожу. Сумасшествие заразно… Нельзя же так! Так мы все голову потеряем… Слушай, я вот что хотела тебе сказать. Так нельзя. Ну у тебя проблема. Хорошо. Неразделенная любовь. Так сделай так, чтобы она стала разделенной! Есть же куча методов…
— А Лена?
— Подождет. Вы все равно с ним расстанетесь, и он к ней вернется. Да и вообще — ну что Лена? Ты сама говоришь — она не ликеида, он с ней будет страдать… хотя по-моему, он будет страдать с любой женщиной… ну жизнь у него такая, любит он страдать.
— Я не могу… я не знаю, Беа… я чувствую себя такой беспомощной.
— Правильно — беспомощной, — голос Беатрис снова набирал прежнюю язвительную силу, — Потому что сидишь как сыч одна в квартире… Мне вот только плачешься в жилетку. А ты поступи один раз как разумный человек. Пойди к Монике, она же специалист! Она и его изучала, и тебя знает… посоветует что-нибудь, в конце-то концов! Ну нельзя так! Ты же воин Света, ты должна светить, а ты на что похожа? На лягушонка, честное слово.
Джейн чувствовала, как уверенный голос Беатрис проникает во все уголки души, успокаивает, вселяет силу… да, действительно.
Она просто больна! Это та же самая болезнь — и с ней современная психология вполне может справиться…
— Да, Беа, ты права… Надо позвонить Монике.
Моника приняла ее в своей квартире — Джейн еще ни разу не бывала у них. Рене ушел на тренировку по риско. Француженка была одета, как на выход — василькового цвета шелковый комбинезон, по последней моде — брюки до щиколоток и верхняя часть, состоящая из двух широких полос ткани, наподобие бретелек перекинутых через плечи и перекрещенных на спине (боковые части, а также узкая полоса на груди и животе были обнажены). Туфельки на высоких каблуках, рассчитанно расположенные в прическе черные локоны, золотые серьги в виде тонких колец, вечерний макияж в синих и терракотовых тонах. Едва ощутимый запах духов — «Диор-сенсация» — приятно смешивался с легким ароматом сандала, растворенном в полутьме гостиной. Джейн осмотрелась — вкус Моники показался ей безупречным. Гостиная была оформлена в дымчатых и белых тонах, светлая кожаная мебель, явно сделанная на заказ, вдоль стен — несколько столиков разной высоты, на причудливо изогнутых серебряных ножках, на столиках — курящийся сандал, россыпь полудрагоценных камней, рассчитанно раскрытая книга, статуэтка Будды. Освещением служили несколько плафонов в стенах, в совокупности создающих мягкий, рассеянный теплого оттенка полумрак. Единственная картина — фантазия Джарро, полуабстрактное визионерское произведение, изображающее Духа Дождя, очень подходила к общему фону комнаты. Джейн села в кресло, молча указанное хозяйкой, маленькая Моника вскочила напротив нее на диван, поджав под себя одну ногу, чуть закинув изящную черноволосую головку… Джейн любовалась француженкой. Моника сидела в свободной позе, расслабленно, но в любой момент готовая к движению, к действию, полная энергии, настолько спокойная, уверенная и радостная внутренне, что один вид ее действовал успокаивающе. С ней рядом даже находиться приятно… А ведь совсем недавно Джейн чувствовала себя точно так же… и выглядела так же, наверное. Теперь она ощущала себя маленькой, больной, несчастной, совершенно разбитой… пришедшей просить о помощи.
— Хочешь что-нибудь выпить? — осведомилась Моника. Джейн кивнула.
— Дай водички, если можно.
Психологиня легко встала, принесла два высоких бокала с шипящей минералкой на зеркальном небольшом подносе.
— Пожалуйста.
Джейн отхлебнула — губы и в самом деле пересохли — и поставила бокал на журнальный столик.
— Ну рассказывай, — ласково сказала Моника, — Желательно все с самого начала…
Джейн глубоко вздохнула и вернулась мысленно к началу…
К какому началу?
К Пути Воина?
К Роджеру?
К Сэму?
К маме?
К тому моменту, когда она вошла в комнату для летного персонала, и Алексей впервые протянул ей руку, здороваясь?
Или к тому, когда она увидела его ночью на Аничковом мосту?
Джейн стала рассказывать, сбиваясь, торопясь, перескакивая от одного к другому… Она говорила о фактах, и о том, как Алексей относится к ней, и о том, как ей плохо в последнее время, и ничего не помогает, никакие техники, да и невозможно уже ничем заниматься… Но по мере того, как она облегчала душу, рассказывая обо всем по порядку, голос ее становился все спокойнее и увереннее. Она сама начинала чувствовать, что все не так уж безнадежно.
— И эта женщина, — напоследок сказала Джейн, — понимаешь, я уверена, абсолютно уверена, что Алексей будет с ней несчастен. Я понимаю его поступок. Он был ликеидом, и понял, что должен отдать себя людям до конца, он должен пойти к ним и жить рядом с ними, и просветлять их своим присутствием, улучшать жизнь вокруг себя… Может быть, он еще займется педагогикой, целительством… Но он заблуждается в своих представлениях о семье. Сейчас с мамой он может жить более или менее свободно. Но женившись на этой женщине, на Лене, он повесит себе хомут на шею. Она ничего не сможет ему дать… да, она добрая, наивная, в ней нет никакого зла. Но она не образованна, и ее дух находится в зачатке — она просто его не поймет. Даже если она окажется настолько чистой и светлой, что ничего не станет от него требовать, превращать его жизнь в ад ворчанием и недовольством… даже если так — все равно она не поймет его, и не поддержит, между ними никогда не будет подлинного понимания. У него космическое, всечеловеческое сознание ликеида… он думает обо всем человечестве. Ее волнуют только повседневные суетные дела, она не может над ними подняться… Да, выбранная им миссия благородна, но свой дом он должен превратить в крепость. Если он хочет вырастить из своих детей настоящих людей, у них не должна быть такая мать. Пойми, Моника, дело даже не во мне. Я перестрадаю, переживу… дело в нем. Как уберечь его от этого заблуждения? С другой стороны, конечно же, я не могу его отбивать, соблазнять и прочее — это было бы неэтично… Как сделать так, чтобы он сам увидел и понял, что неправ. Пусть даже он не был бы со мной… Но и не с Леной…
Джейн умолкла. Теперь ей действительно казалось — она не думает о себе. Она готова принести в жертву свою любовь… только бы Алексею было хорошо. Но с Леной ему хорошо не будет! Она в этом убеждена.
Моника выждала паузу, потом склонила голову и заговорила.
