Пока Могамигава распространялся, сердито поглядывая на меня, Ёхати с трудом поднялся на трясущихся ногах.
— Ну, вроде обошлось.
— Конечно. Давай-ка, соберись. Ну кончил пару-тройку раз. Что тебе сделается?! Ёхати был готов испепелить Могамигаву взглядом за эти слова.
— Другой бы на моём месте вырубился или вообще концы отдал. Пару-тройку раз!.. А семь-восемь раз не хотите?!
Солнце тем временем ушло за горизонт. Но нам надо было идти, чтобы быстрее преодолеть болотистый участок. Пробираться через жуткие джунгли посреди ночи — чистое безумие.
Взяв с Могамигавой только кое-какие приборы, которые могли понадобиться для наблюдений и опытов, и, взвалив на Ёхати основную часть багажа, мы зашагали по болоту.
— Как бы то ни было, — рассуждал я, обращаясь к следовавшему за мной Могамигаве, — я полагаю, что взаимоотношения между булькающими аллигаторами, пластинчатыми медузами и кровавыми водорослями также можно рассматривать как звено многосторонней регенеративной системы, наподобие той, что представляют собой отношения плоскоспинных бегемотов с ласкающими водорослями. Здесь аллигаторы только называются аллигаторами; они не плотоядные, питаются кровавыми и другими водорослями. Кроме того, они относятся к млекопитающим. Откуда только коллеги из экспедиционного отряда такие идиотские названия откопали?! Вот, к примеру, многоухий кролик. Он вообще к грызунам никакого отношения не имеет.
— Часто всю эту ересь придумывают любители. До сих пор бывает. Да если бы только это! Насколько я знаю, почти все высшие позвоночные здесь — млекопитающие. Верно? В таком случае что произошло с менее высокоорганизованными пресмыкающимися и амфибиями? Они что, все вымерли, как крупные рептилии на Земле в эпоху мезозоя?
Я запнулся. Выскажи я то, что мне пришло в голову, Могамигава наверняка записал бы меня в психи.
Я поспешил увести разговор в сторону:
— Однако тот факт, что практически все высшие позвоночные относятся к млекопитающим и находятся в тесном биологическом родстве — хотя внешне очень сильно отличаются друг от друга, — видимо, означает, что они могут между собой спариваться, пусть и без потомства. Правда, если мелкому животному вроде многоухого кролика вздумается спариться с плоскоспинным бегемотом, дело может кончиться смертью. От разрыва внутренних органов.
— Интересно, а бегемоты ищут для случки каких-нибудь других тварей? — раздался громкий голос Ёхати, замыкавшего наш маленький отряд с горой вещей за спиной. — Их же самих всю дорогу эти самые водоросли обрабатывают. А это знаете, какой кайф? — Ёхати прав, — сказал я, — Врождённый спусковой механизм, включающий алгоритм спаривания с особями других видов, есть у всех высших животных. Но что касается плоскоспинных бегемотов, спаривание с ними для многих животных чревато смертью, поэтому бегемоты обычно сбиваются в стада только со своими сородичами, а водоросли подавляют действие этого механизма, который запускается от внешнего раздражителя — когда приближаются высшие животные другого вида.
— Ну почему? — тяжело вздохнул Могамигава. — Почему на этой планете во всех животных, кого ни возьми, по существу запрограммирована похабная и бессмысленная жажда — спариться с кем-нибудь, всё равно с кем? Вы говорите, что эта программа, вероятно, записана у них в генах, — глухо вопрошал он неприятным голосом, кривя губы. — К тому же они так похожи на земных бегемотов, крокодилов, зайцев, быков. Поэтому для нас, землян, это выглядит ещё похабнее. Почему здесь всё так устроено?
— Не знаю, как насчёт похабщины, но мы, по-видимому, имеем дело с таким феноменом, как адаптивное сосредоточение популяции. Например, в прошлом на Земле обитал подотряд сумчатых животных, которые были распространены исключительно в Австралии и прилегающих районах. Популяция возникла после того, как Австралия отделилась от Евразии; и в этом изолированном ареале произошло её адаптивное распространение. С большим разнообразием видов. Но каждое из этих животных удивительно похоже на представителей высших млекопитающих, распространённых в других районах Земли. То есть имел место процесс параллельной эволюции. Например, кенгуру напоминает зайца-прыгуна, сумчатый тасманский волк очень похож на простого волка, сумчатый крот — на обычного крота, коала — на медведя, кроличий бандикут — на кролика. Северный щетинохвостый поссум напоминает лисицу, сумчатая куница — кота, опоссум здорово смахивает на мышь и так далее. Это совершенно разные виды, хотя единственным видимым отличием сумчатых является наличие у них сумки, где подрастает детёныш. Сейчас, когда мы исследуем другие планеты, профессор Фудзиони Исивара утверждает, что такого рода адаптивное распространение или сосредоточение — как хотите назовите — связано с носителями генетической информации в живых организмах той или иной планеты и имеет очень широкую сферу применения. Хотя я с его теорией о законе универсального ортогенеза не согласен.
— Я спрашиваю, откуда эта похабщина? — раздражённо проговорил Могамигава. — Если особенность всех сумчатых — наличие сумки, то отличительная черта всех представителей местной фауны — похабщина. Вы это хотите сказать?
— Да нет тут никакой похабщины! — язвительно ответил я, чувствуя нарастающее раздражение. — Особенность этой планеты скорее в том, что все высшие позвоночные — травоядные и, кроме того, никто никого не ест. Здесь нет хищников, и, поскольку численность популяций стабильна, конфликты между особями одного и того же вида или взаимное вмешательство случаются крайне редко. Вот что я назвал бы характерной чертой! Нет, скорее численность популяции ни при чём, просто у особей абсолютно отсутствует агрессивность.
— Ну что вы такое говорите?! Разве есть виды, начисто лишённые агрессивности?! — возразил Могамигава, щеголяя фундаментальными знаниями этологии. — С утратой агрессивности прекращаются отношения между особями. И тогда они даже теряют способность к размножению. Это и людей касается.
— Но планета, где мы с вами находимся, в этом плане особенная, — в свою очередь возразил я, — По-моему, агрессивные импульсы содержатся в эротических проявлениях модели поведения. Судите сами. При спаривании животные нередко кусают друг друга за шею, преследуют партнёршу или устраивают бои перед тем, как перейти непосредственно к делу. Разве их действия в это время на первый взгляд нельзя принять за агрессию? Как здесь провести чёткую грань между двумя импульсами? А у здешних животных, при отсутствии необходимости демонстрировать агрессивность по отношению к особям своего или других видов, эротический импульс усилен. Потому они и пытаются спариваться и с тем и с другим типом особей.
— Хм! Фрейдистский дуализм, — взорвался Могамигава. — Вы берёте классическую теорию и переносите её на животных. Вы сами-то в это верите?
— Разумеется, не во всё, — огрызнулся я, — Но если позволите, импульс разрушения, открытый Фрейдом в последние годы… что ж, он и сам к этому всерьёз не относился. Просто не всё можно было объяснить ссылками на либидо, вот у него и появилась биполярная теория.
— И на этом основании вы делаете вывод о существовании животных, которыми движут исключительно эротические позывы? Это же глупость! — взревел Могамигава. — Вы тоже заразились всей этой похабщиной.
