И при воспоминании о бешеном соитии, произошедшем совсем недавно, он снова почувствовал острый приступ желания. Они были как животные, но, надо признать, ее голод был сродни его голоду — она отвечала ему полной мерой. Ее страсть потрясла его до основания. Желание такой взрывной силы он не испытывал многие годы, а может, вообще никогда.
Найл еще сильнее насупился, приподнявшись на локте. При этом он понимал, что не только страсть влечет его к Сабрине. Она вошла в его жизнь против его воли. И тут он понял, что ищет ее общества. Он лелеял в душе ту близость, что чувствовал к ней. Ему втайне нравилось упорство, с которым она добивается лучшей доли для своего клана, включая и «мир» с Бьюкененами.
Глаза его потемнели при взгляде на нее. Как случилось, что планы его пошли вкривь и вкось? Пытаясь превратить Сабрину из серой мышки в женщину, которая стала бы для него желанной, он дал ей слишком много власти над собой. Она стала как заноза у него в сердце. Восхищение переродилось в манию, во что-то еще более темное и примитивное.
Чувство, которому он не знал названия, змеей свернулось у него внутри, опасное и обоюдоострое, как боевой меч.
Поморщившись, он тряхнул головой. Видит Бог, ему не нравилось это чувство. Оно делало его незащищенным, ранимым. Эта отчаянная потребность быть с ней, постоянно обладать ею доводила его до отчаяния. Он не был зеленым юнцом, чтобы бездумно поддаваться страсти. Он не желал, чтобы похоть определяла его по ступки.
Надо срочно избавиться от этого опасного безумия — не то он выставит себя круглым дураком. Что ему нужно — так это еще одна женщина. Еще одна любовница. Ему надо испытать физическое наслаждение в объятиях иной женщины, чтобы та заставила его забыть о Сабрине, чтобы успокоила лихорадку в крови. Он должен избавиться от этих непонятных чувств к ней, доказать себе, что она над ним не властна.
Найл вспомнил о Еве Грэм. Она-то способна излечить его от этой странной болезни, помочь ему справиться с безумной ревностью и чувством собственника. Возможно, тогда он сможет держать под контролем тот вечный голод, что пробуждала в нем собственная жена.
Глава 14
Они больше не говорили ни о ссоре у озера, ни о Кейте Бьюкенене, но напряженность между ними не ослабевала, не решалась также загадка, связанная с набегами. Поразмыслив, Сабрина решила обсудить вопросы, связанные с набегами на скот, со своим дедом. Однако, приехав в Банеск, была в шоке.
Ночью в горах бушевала буря, седой туман клочьями повис над покрытыми вереском склонами. Рэб бежал рядом с конем хозяйки, но при подъезде к семейному замку Дунканов насторожился и навострил уши. Через пару секунд и Сабрина тоже услышала характерный звук — где-то рядом бились на мечах.
Сабрина заподозрила самое худшее и, пришпорив коня, помчалась к дому. Сквозь туман на поляне она разглядела двух бьющихся воинов. В одном из них она узнала Лайма Дункана.
А вторым оказался ее престарелый дед.
— Ага! — радостно крикнул Ангус, парируя хитрый удар. — Ты мне не соперник, новорожденный ягненок и тот лучше.
Прошло еще несколько секунд, пока она поняла, что эти двое вовсе не пытаются убить друг друга, а просто тренируются. Но зачем смертельно больной вообще взял в руки меч? Это же безумие.
— Господи, дед! Что ты тут делаешь?
Он проворно, не по годам, обернулся. Правда, слегка запыхался.
— Сабрина, девочка моя, я тебя не ждал.
— Вижу. Ты что, решил себя в могилу загнать?
— Да нет же, я здоров как… — Ангус осекся. — Я вполне здоров, женщина. Не волнуйся.
— Здоров? Месяц назад ты был на пороге смерти. Ангус свел кустистые седые брови.
— Ну да… — Он прочистил горло. — По правде говоря, я действительно немного приболел. Дышать было трудно. Лихорадило. Но я выздоровел.
Сабрина втянула ртом воздух.
— Так вот что тебя беспокоило? Озноб? Ты же говорил, что у тебя больное сердце!
У Ангуса хватило совести принять виноватый вид.
— Да, сердце у меня тоже барахлило. Но сейчас я в порядке.
Сабрина почувствовала, что бледнеет от гнева. Он не был смертельно болен, никогда не был.
— Ты притворялся больным?
— Не совсем. Я болел. Но не так сильно, как тебе показалось.
Сабрина тряхнула головой. Она не знала, что ранит ее сильнее — обида, смущение, чувство, что ее обманули и предали.
— Ты меня надул, — прошептала она.
— Ну ладно тебе.
— Ты сказал, что я — твоя последняя надежда, что только мой брак с Маклареном может спасти клан.
— Ты сделала хорошее дело, девочка.
— Хорошее дело? — Голос ее дрожал. — Ты так это называешь? Ты лгал мне, обманом заставил согласиться на этот брак. Да я вышла за Найла только потому, что думала, будто ты умираешь и твой клан нуждается в вожде, способном его защитить.
— Да, но я боялся, что иначе ты откажешься выйти за него. Сознайся, ты бы и в горы не поехала, если бы не думала, что я умираю.
Нет, не поехала бы. И не вышла бы замуж за знаменитого сердцееда, не желавшего брать ее в жены. И не влюбилась бы в него безнадежно и безответно.
Сабрина зажмурилась. Ангус сыграл на ее порядочности и выиграл. Сабрина чувствовала противный холодок внутри.
Она посмотрела на Лайма Дункана, и тот стыдливо опустил глаза.
— Ты все знал? — спросила она.
— Нет, — быстро ответил за него Ангус. — Лайм ни чего не знал, пока свадьбу не сыграли.
Сабрина перевела взгляд на деда, который недобро хмурился.
— Брось, девочка. Ты бы предпочла, чтобы я умер?
— Нет, конечно, нет. Я рада, что ты здоров. Что меня больше всего огорчает — так это твое вранье… — И тут ей пришла в голову такая мысль, словно ее кулаком в живот ударило.
— Как ты заставил Найла жениться на мне? — медленно спросила она.
— С чего ты взяла, что мне пришлось его принуждать?
— Потому что он ясно дал мне понять, что не хочет на мне жениться.
— Его отец был обязан мне жизнью. Я потребовал отдать долг чести.
У нее болезненно сжалось сердце.
— Значит, дело было не только в желании взять в жены наследницу. Так я и думала. Он явно был рад, когда я разорвала помолвку. И мы никогда не поженились бы, если бы меня не ранили во время набега.
Она прищурилась. И тут ей в голову пришла мысль еще более ужасная, чем предыдущая.
— Ты и насчет набега меня обманул? Насчет того, что Бьюкенены украли скот?
— Нет, детка.
— Ты сказал, что сам Оуэн Бьюкенен возглавил набег.
— Ну… может, и не он лично.
