Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
— Находке? Какой находке? — спросил третий солдат, который до сих пор лежал в ожидании на земле.
Его звали Кристоф Хольцапфель; когда-то он был, как и трое остальных, ландскнехтом. Они скитались вместе уже два года и успели забыть, когда последний раз получали жалованье. С тех пор они жили грабежами, убийствами и поджогами. Вечно в бегах, наемники были ничем не лучше диких зверей. Но все же где-то в глубине души у них еще теплилась искорка доброты, которая хранила в памяти сказки, которые матери рассказывали им на ночь, или молитвы, которым обучил их деревенский священник. И все они чувствовали, что в том, кого они звали Брауншвайгером, она, эта искорка, давно угасла. Он был холоден, как его костяная рука, которую ему изготовили после ампутации. Полезный протез, хоть в него и не возьмешь никакого оружия. Она сеяла страх и ужас — как раз то, что Брауншвайгер особенно любил.
— О какой находке ты говоришь? — снова спросил Кристоф.
Дьявол улыбнулся. Он понял, что снова вернул себе превосходство. С наслаждением опустился на мох, оторвал заячью ногу и стал рассказывать, то и дело вгрызаясь в мясо:
— Я следил за этим торгашом. Хотел узнать, чего ему далась та стройка. Вчера ночью он опять туда приходил. Я тоже пришел… — Он вытер жир с губ.
— Ну и? — нетерпеливо спросил Андрэ.
— Он что-то ищет. Что-то там, видимо, спрятано.
— Клад?
Дьявол пожал плечами.
— Не исключено. Но вы же уйти хотели. Так что я один останусь искать.
Наемник Ганс Хоэнляйтнер ухмыльнулся:
— Брауншвайгер, ты самый лютый пес и злодей, каких я когда-нибудь знал. Но пес, по крайней мере, изворотливый…
Шум заставил всех обернуться. Треск ветки — тихий, но достаточно заметный для четырех матерых наемников. Брауншвайгер зна́ком приказал замолчать и скользнул в кусты. Немного погодя раздался крик. Затрещали ветки, послышались хрипы и стоны, затем дьявол выволок на поляну брыкающегося человека. Когда он бросил его к костру, солдаты увидели, что этот тот самый человек, который заключил с ними сделку.
— Я шел к вам, — простонал он. — Чего вам вздумалось меня так мутузить?
— Так чего же ты крался? — проворчал Кристоф.
— Я… я не крался. Я хотел поговорить с вами. Мне нужна ваша помощь. Помогите мне кое-что отыскать. Сегодня же ночью. Один я не справлюсь.
На какое-то время воцарилась тишина.
— Мы в доле? — спросил наконец Брауншвайгер.
— Половина ваша, обещаю.
Потом он в двух словах рассказал, что ему было нужно.
Солдаты кивнули. Их вожак снова оказался прав. Они последуют за ним. А долю каждого можно будет обсудить и потом.
Марта Штехлин вынырнула из обморока, и на нее обрушилась боль. Они раздробили ей все пальцы, и в конце еще загнали под ногти серные щепки. Знахарка чувствовала запах собственного горелого мяса. Но она молчала. Лехнер беспрестанно спрашивал ее и записывал все вопросы в протокол.
Она ли убила мальчиков Петера Гриммера, Антона Кратца и Йоханнеса Штрассера? Она ли начертала на коже безвинных детей дьявольский знак? Поджигала ли она склад? Принимала ли участие в танцах ведьм и приводила ли к дьяволу других женщин? Она ли наслала смерть на теленка, принадлежавшего пекарю Бертхольду?
Марта во всем отрицала свою вину. Даже когда Якоб Куизль вставил в тиски ее ноги, она терпела. В конце, когда свидетели ненадолго вышли, чтобы посовещаться за кувшином вина, палач склонился над самым ее ухом.
— Держись, Марта! — прошептал он. — Ничего не говори, скоро все закончится.
И действительно, они решили продолжить допрос лишь на следующее утро. С того времени знахарка лежала в своей камере и металась между сном и явью. Временами до нее доносился звон церковного колокола. Даже Георг Ригг в соседней камере перестал вопить. Скоро полночь.
Несмотря на боль и страх, Марта пыталась размышлять. Из слов палача, вопросов и обвинений она постаралась выстроить цепочку событий. За это время убито трое детей, и еще двое пропали. Перед ночью первого убийства все они были у нее. Куизль рассказал ей о странном знаке, который нашли на их телах. Кроме того, у нее пропал альраун. Кто-то, должно быть, его украл.
Кто?
На пыльном полу камеры она нарисовала пальцем знак, но тут же стерла его из страха, что кто-нибудь мог подглядеть. Потом нарисовала его снова.
Это действительно был один из ведьмовских символов. Кто нацарапал его на детях? Кто знал о нем?
Кто был истинной ведьмой в округе?
Внезапно ее осенила ужасная догадка. Марта снова стерла знак и медленно нарисовала его в третий раз. Неужели правда?
Несмотря на боль, она тихонько рассмеялась. Все так просто… Он все время был у них перед глазами, и все равно его не замечали.
Круг с крестом внизу… Ведьмовской символ…
В лоб ударил камень. На какой-то миг в глазах потемнело.
— Попалась, ведьма! — в камеру ворвался голос Георга Ригга. В темноте она лишь смутно видела его силуэт по ту сторону решетки. Он еще не опустил руку после броска. Рядом с ним храпел сторож пристани. — Ты еще и смеешься, поганка! Мы из-за тебя до сих пор здесь сидим! Признайся уже, что это ты подпалила склад и убила детей. Тогда город снова успокоится. Старая колдунья! Что ты там за знаки рисуешь?
Следующий камень величиной с кулак угодил в правое ухо. Марта осела на скамью. В отчаянии она еще пыталась стереть знак, но руки перестали ее слушаться. Она теряла сознание и погружалась во тьму.
Настоящая ведьма… Нужно сообщить Куизлю…
Церковный колокол пробил полночь, когда Марта, истекая кровью, упала на пол камеры. Она уже не слышала, как Ригг вопил и звал стражу.
Над крышами Шонгау разносился звон церковного колокола. Пробило полночь. Сквозь туман к кладбищу Святого Себастьяна крались две закутанные в плащи фигуры. Куизль подкупил одинокого караульного у Речных ворот бутылкой настойки. Старому часовому Алоизу не было никакой разницы, что понадобилось палачу и юному лекарю на улице в такое время. А ночи в апреле еще холодны, и глоток-другой пошел бы только на пользу. Потому он махнул им и осторожно запер за ними створки. Потом приложился к бутылке, и по животу сразу же растеклось приятное тепло.
В городе палач и лекарь пошли по узкому и безлюдному Куриному переулку. В это время никому из горожан не разрешалось находиться на улице. Вероятность встретить сейчас одного из двух ночных часовых была ничтожной, но все же они избегали приближаться к рыночной площади или широкой Монетной улице, по которой днем и вечером ходило большинство жителей.
Они спрятали фонари под плащами, чтобы никто не заметил подозрительного света, и теперь их окружала непроницаемая тьма. Несколько раз Симон спотыкался о сточный желоб или неубранную кучу мусора. При этом он умудрялся не падать и ругался вполголоса. Когда юноша снова наступил в содержимое чьего-то ночного горшка и готов был разразиться потоком ругани, палач развернулся к нему и крепко ухватил за плечо.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
