Она несколько секунд смотрела на меня тяжелым взглядом, потом мотнула головой.
— Ладно, твоя взяла. Но раз ты не даешь мне говорить, я заставлю тебя еще немного покрасить.
Я со стоном последовала за ней в дом, и мы закончили гостиную.
Мы попрощались на крыльце, и Кристина уже приготовилась сесть в свой BMW, как вдруг обернулась.
— Энни, я вела себя с тобой точно так же, как делала это всегда.
— Я знаю. Только я уже не та, что раньше.
— Мы обе уже не те, — сказала она и захлопнула дверцу автомобиля.
На следующий день я решила просмотреть пару коробок со своими вещами, которые нашла в гараже у мамы, когда брала у нее садовые инструменты. Первая была наполнена моими наградами и почетными знаками за достижения в продажах недвижимости, которые я не стала вывешивать у себя в офисе. Но гораздо больше меня интересовала вторая коробка, в которой лежали мои старые художественные принадлежности, рисунки и картины. Между страницами альбома для рисования оказалась брошюра художественной школы — я уже и забыла, что когда-то хотела туда поступить. Впервые путешествие по аллеям моих воспоминаний не сопровождалось воплями призраков, а запах угольных карандашей и масляных красок вызвал у меня только улыбку.
Я вытащила альбом для рисования с вложенной в него брошюрой, взяла карандаши, налила в бокал «Шираз»[10]и отправилась на веранду. Некоторое время я просто смотрела на чистый лист. На лежавшую рядом Эмму падали последние лучи заходящего солнца, поблескивавшие на шерсти и отбрасывающие вокруг густые тени. Я набросала карандашом ее контур, а потом ко мне стали возвращаться былые ощущения. Наслаждаясь прикосновением к шершавой поверхности листа, я наблюдала за тем, как из простых штрихов вырисовывается форма, а потом размазала некоторые из них кончиком пальца, создавая тень. Я продолжала работать, меняя баланс светлого и темного, а потом на несколько секунд отвлеклась, чтобы поглазеть на птичку, щебетавшую на соседнем дереве. Когда я вновь взглянула на лист, то была поражена — нет, я была шокирована! Я отвела глаза от рисунка собаки, а когда вновь посмотрела на него, то увидела Эмму. Это была в точности она, включая небольшой вихор в верхней части хвоста.
Несколько минут я просто сидела и наслаждалась наброском, жалея, что некому его показать, потом мое внимание переключилось на брошюру. Перелистывая страницы, я улыбалась заметкам, которые когда-то делала на полях. Но улыбка испарилась, как только я увидела обведенную мною плату за обучение и стоявший рядом с ней большой вопросительный знак.
После смерти бабушки моя мама получила небольшое наследство, но когда я спросила, нельзя ли часть этих денег потратить на обучение в той школе, она ответила, что все истрачено. А после того как она сошлась с Уэйном, все, что осталось, понятное дело, тут же исчезло, причем еще до того как высохли чернила на подписи их брачного контракта.
Я думала найти работу на неполный день, чтобы можно было платить за художественную школу, но мама продолжала твердить, что художники вообще не зарабатывают никаких денег, поэтому я не знала, что делать, и просто начала работать. Я рассчитывала подкопить немного денег, а потом уже решать, идти мне в школу или нет, но до этого так и не дошло.
Когда вчера вечером позвонил Люк, я рассказала ему о том, как накануне села рисовать.
— Это просто здорово, Энни, тебе ведь всегда нравилась живопись!
Он не попросил показать ему рисунок, а я не стала спрашивать, хочет ли он его увидеть.
Несколько раз заходила Кристина, чтобы помочь покрасить другие стены в доме. Она вела себя непринужденно, как я и просила, но от этого почему-то все равно чувствовалось напряжение. Нет, не напряжение, скорее скованность. Как только я думаю о том, чтобы поделиться с ней чем-то, что произошло со мной в горах, на меня накатывает громадная волна страха. Все, что я могу себе позволить с ней сейчас, — это сплетни о голливудских звездах и общих знакомых, с которыми мы когда-то вместе работали. Когда мы виделись в последний раз, она рассказывала мне об одном бестолковом копе, который давал ей уроки самообороны.
Это напомнило мне о тех копах, с которыми я столкнулась, спустившись с гор. Поскольку представления мои о полицейских базировались на телесериалах, скажем так: я надеялась встретить Ленни Бриско, а попала на Барни Файфа.[11]
Я очень обрадовалась, когда увидела за столом на входе в полицейский участок женщину, но она даже не оторвалась от кроссворда.
— Кого вы ищете?
— Ну, думаю, какого-нибудь полицейского.
— Думаете?
— Нет, конечно, не так. Я хочу видеть полицейского.
Чего мне действительно хотелось, так это уйти отсюда, но она уже махнула какому-то парню, как раз выходившему из туалета и вытиравшему руки о форменные брюки.
— Констебль Пеппер поможет вам, — сказала она.
Хорошо, что это был не сержант: у этого парня действительно хватало других дел. Ростом он был не меньше метра восьмидесяти, у него был огромный живот — пояс с кобурой, сползший на узкие бедра, вел с этим брюхом явно неравную схватку, — зато все остальное выглядело тощим.
Он взглянул на меня, взял со стола в приемной какие-то бумаги и сказал:
— Пойдемте.
Он остановился, чтобы налить себе кофе из видавшей виды кофеварки — мне он даже не предложил — и бросил в кружку сахар и молочный порошок. Он махнул рукой, чтобы я следовала за ним, и пошел мимо офиса со стеклянными стенами, где в главной комнате три копа сгрудились вокруг переносного телевизора, наблюдая трансляцию какой-то игры.
Он сдвинул пачку бумаг на угол своего рабочего стола, поставил кружку с кофе и показал мне на стул напротив. Несколько минут он рылся в ящиках, пытаясь найти ручку, которая бы писала, а потом еще столько же времени вытаскивал из стола разные бланки и засовывал их обратно. Наконец он положил перед собой работоспособную ручку и чистый бланк протокола.
— Назовите, пожалуйста, ваше имя.
— Энни О’Салливан.
Он уставился на меня — глаза его изучали каждую черточку моего лица, — а затем вскочил так резко, что опрокинул кофе.
— Оставайтесь здесь, я должен кое с кем переговорить.
Оставив разлитый кофе пропитывать бумаги, он ушел за стеклянную стенку и принялся разговаривать там с каким-то невысоким седым мужчиной — я решила, что это начальник, потому что только у него был отдельный кабинет. Судя по жестикуляции, Пеппер был очень возбужден. Когда констебль указал на меня, пожилой начальник повернулся и глаза наши встретились. У меня уже бывало такое чувство и раньше, а называлось оно «сматывайся отсюда, И КАК МОЖНО СКОРЕЕ».
