невозможно притягательно пахнущую шею и провела носом вдоль ворота майки.
Хлоп, и меня уже целуют так, что спасибо, без свидетелей.
Запускаю жаждущие пальцы в белобрысую шевелюру. Тяну, тискаю, скребу ногтями по затылку.
Глеб в ответ низко стонет и рычит, практически распластывает меня по своему напряженному телу, не прекращая целовать, периодически кусая мои губы и обнимая язык своим.
Если сейчас никто не появится на кухне, возможно стремительное адское грехопадение, чего хотелось бы избежать, но.
— Мам, что там про мой визит в столицу, — раздается печальное над ухом.
Ой-ой-ой.
— Если надо, я готов отвезти, — рвано выдыхает Глеб.
Конечно, еще только такого цирка нам не хватало.
Выбираюсь из загребущих ручек, иду заваривать свежий успокаивающий чай для Леруши и слегка остыть:
— Я договорилась с тетей Анфисой. Они с мужем отвезут тебя в субботу.
— И что?
— А еще я узнала у Сергея Владимировича примерный распорядок Арсения на эти выходные. Так что вы с крестной сможете спланировать ваш маршрут, — выдыхаю и зажмуриваюсь.
Дочь, естественно, не специально, а по мотивам предыдущей встречи с Сергеем, интересуется:
— И чего тебе эти сведения стоили? Опять он намекал? Уговаривал, да, мам?
Возникший мгновение назад рядом Глеб сжимает меня за талию двумя руками. Спасибо, что за талию, да.
Вздыхаю:
— То, чего он хочет — невозможно, о чем я ему и сообщила. Увы, голосу разума Сергей Владимирович не внемлет.
— Ну его к лешему, — пробурчала Лера, закусывая нервные переживания большим ломтем пиццы и рулетиком из баклажанов с грецкими орехами.
Согласно киваю и продолжаю планировать:
— Леруша, милая, у тебя есть два дня на решение всех твоих бюрократических вопросов с поступлением. Мне бы, конечно, не хотелось, чтобы ты ехала в Москву до того, как будет выпущен приказ о зачислении, но прекрасно понимаю, что ещё один такой обед Сергеем Владимировичем моя нервная система сейчас не потянет.
Устала я от него.
Поэтому печалюсь, выставляя на стол чайную пару для дочери, заварочник, креманки с вареньем, конфетами, печеньем и сухофруктами.
Малышка моя душераздирающе вздыхает:
— Мам, прости!
— Милая, ты здесь при чём? Ты не отвечаешь за действия других людей — запомни это, — нельзя упускать возможность напомнить, что выбор делает каждый сам.
В том числе и козлина Арсений. И не потому, что она какая-то не такая.
И пока мы с дочерью меланхолично жуем, что под руку попадет, и обжигаемся чаем, кое кто соображает и довольно быстро:
— Мы с Ариной, пожалуй, пойдем прогуляемся перед сном.
Вот не живётся же Глебу спокойно, а? Сидел бы тихо, гладил меня по спине и ниже, жевал пиццу, пил чай.
Но нет.
— Конечно, маме нужно обязательно сменить обстановку и немножко расслабиться, — пробормотала дочь, не поднимая глаз от чашки.
Явно вспомнила, чем мы тут с ним занимались, когда она пришла ужинать.
Да, это фиаско, мать.
Глебу Максимовичу повторять два раза не надо. Меня тут же, после благословения, настойчиво отправили собираться.
Пока я «пудрила носик», Глеб заглянул к Коту, что-то там у него проверил из свежих заготовок, рожденных коллективным разумом, и выдал ребятам новую вводную на завтра по теории взаимодействия с партнёрами на игровом поле.
Вернулся от Кости довольный, кратко похвалил:
— Талант. Стратегия уже хороша, тактика пока хромает. Поправимо.
Оглядел меня в легком летнем брючном комбинезоне, откровенно облизнулся, приобнял и прошептал:
— Думаешь, этот пояс и пуговицы тебя спасут?
Хмыкнула, и мы пошли гулять.
И догуляли аж до самого первого этажа.
А потом я внезапно оказалась в гостях у Глеба Максимовича.
Глава 52
Держаться нету больше сил
'Миллионы снов и луна в облаках,
Миллионы слов на любых языках,
Это словно падать с большой высоты,
Это всё ты! Это всё ты!'
Максим Леонидов «Знаешь, всё это и есть любовь»
К величайшему моему стыду ничего по поводу планировки квартиры, об обстановке или о каких-то особенных деталях я сказать не могу.
Разве что вот: в прихожей достаточно места, чтобы здоровенный мужик без проблем прижал меня к стене и начал целовать, при этом быстро и судорожно раздевая.
И нет, ни пояс, ни пуговицы были ему не помеха.
А в ушах в это время билось рефреном:
— Люби-и-имая! Думал, не дождусь! Малышка моя… сладкая моя девочка, медовая моя Принцесса…
Вся эта патока стекала из ушей прямо… ну, вы поняли, да?
Кстати, дверь в спальню от входа в квартиру недалеко. Примерно только белье с меня сорвать и хватило. А потом хлоп, и я уже:
— Вот, здесь твое место, моя хорошая. Только здесь. Со мной. Рядом. Всегда.
Покрывало на постели красное атласное, кровать двуспальная, большая. Матрас удобный, не скрипит и не хрустит.
— О, надеюсь, дети сообразят тебя рано не ждать сегодня, любовь моя. Не-е-ет, сладкая. Я, конечно, готов делиться твоим временем с ними, но не сегодня. Не сейчас. Не тогда, когда ты, наконец, моя…
Постельное белье свежее. Аромат приятный.
А голова кругом. И вряд ли в этом виноват запах лаванды от кондиционера, да.
— Малышка моя, Ари, моя невероятная девочка. Сколько мечтал… Не верил уже, что дождусь. Что ты существуешь…
И с каждым словом, с каждым поцелуем, с каждым стоном я погружалась все глубже в жаркое волшебное марево.
В иную вселенную.
Ту, о которой я только писала. Только мечтала. Но в глубине души не верила, что она существует. Что она для меня.
А здесь мне не просто приоткрыли дверцу, как на прогулке по Кремлю, и позволили вдохнуть аромат страсти, аромат счастья… нет.
Меня втащили внутрь этой невероятной Вселенной, прихватив за, ну, скажем так… за все.
Глеб обцеловал и облизал всю с ног до головы, попутно открыв для меня столько неожиданного, что я лишь вскрикивала, всхлипывала, хрипела и рыдала. Местами.
Оказывается, если провести напряженным горячим и влажным языком по подъему стопы, то я не только покроюсь мурашками, но и вполне могу встать на мостик. А если облизнуть выпирающую косточку лодыжки, то я растаю от нежности. Место между лопаток и по обе стороны шеи сзади — волшебное. Поцелуи и поглаживания, а также жаркие выдохи в том районе провоцируют лавины колких и радостных мурашек, что разбегаются от ушей и до самых до окраин. Меня.
Мне сорок два.
Почему?
Почему я до сих пор об этом всем
