да. Припоминаю. И зачем он им потребовался?
– Хотят наградить орденом. Он же там, оказывается, с японцами успел повоевать.
– И ты, Лев Лукич, хочешь, чтобы я добился у Верховного санкции на выезд Ли за границу для получения награды, верно?
– Вроде того.
– А нужно ли беспокоить Иосифа Виссарионовича по таким пустякам? Ну, ходил ваш Ли без ордена четыре года и ещё походит.
– Я думаю, что так нельзя. Ведь он не по своей воле там очутился. Да и работал достойно. Мы его малость наградами обошли, так пусть хоть голландский орден получит.
– Ладно, уговорили. Как будет у хозяина хорошее настроение, тогда и попрошу.
На самом деле Судоплатов знал, что ничем особо не рискует. С возрастом у Сталина стала развиваться как крайняя подозрительность в отношении ближайших соратников, так и неожиданно мягкие чувства к обычным людям. Отсюда и его знаменитый тост за простого человека, и приказ о награждении всего обслуживающего персонала на Ялтинской конференции. Так и в этот раз. Пребывавший в благодушном настроении генералиссимус благосклонно выслушал просьбу молодого чекиста.
– Но он же заслужил эту награду?
– Так точно, Иосиф Виссарионович! Заслужил.
– В чем тогда проблема? Пускай едет. Думаю, в МИДе визу выдадут беспрекословно. Меня тревожит только одно. Вы можете поручиться, что этот Ли не перебежит и вернется обратно?
– Полагаю, да, товарищ Сталин. Если бы хотел остаться, то зачем ещё в сорок втором рвался на родину?
– Хорошо. Мне нравится ваша убежденность. А не могут ли там его завербовать иностранные спецслужбы?
– Вряд ли. Как агент, он никакой ценности уже не представляет, поскольку сразу после войны ушел из нашей структуры, и сейчас работает простым токарем на заводе.
– Вот как? Что ж, о трудящихся надо заботиться. На них, в нашей стране, всё держится. И тем не менее товарищ Судоплатов, за возвращение Ли отвечать будете лично. Можете быть свободны.
– Слушаюсь, товарищ генералиссимус Советского Союза!
Невзирая на службу в голландской колониальной армии, в самих Нидерландах Саша никогда прежде не был. Поэтому понятно то волнение, с которым он начал всматриваться в появившиеся за окном поезда плоские равнины с рядами ветряных мельниц, расчерченные ровными линиями каналов. Сойдя на «Амстердам Централ», Саша полной грудью вдохнул воздух, наполненный запахами близкого моря и, подхватив поудобнее чемодан, неспешно прошелся вдоль набережной Пита Хейна, задумчиво глядя на ровную гладь воды. Потом развернулся и, постояв немного у знаменитой «Башни слез», отправился искать советское посольство.
До церемонии награждения, проходившей в Королевском дворце, оставалось ещё порядком времени, и Саша успел распаковать вещи, помыться и привести себя в порядок в отведенном для него гостиничном номере. Никаких сюрпризов он не ожидал. Но они все-таки случились.
– Ли! Тан Ли! Вот это встреча! – услышал Саша, подойдя к дворцу, и резко обернулся.
К нему, широко расставив руки, приближался не кто иной, как… Нико Латумахина! За время, прошедшее после войны, бывший амбоинский солдат заметно поправился, но его круглое лицо по-прежнему лучилось добродушием.
– Нико, дружище! – с искренней радостью воскликнул Саша, шагнув навстречу.
Пару минут оба сослуживца тискали друг друга в объятиях.
– Ну, как ты? – наконец спросил Латумахина, отпуская товарища. – Говорят, в Союзе решил остаться?
– Ну да. Встретил девушку хорошую, женился.
– Раз так, то поздравляю!
– Спасибо!
– Домой-то не тянет?
– Куда? На Амбон? Там, по-моему, опять война.
– Она самая. Вторая полицейская акция. Или война за независимость Индонезии. Тут уж кому как нравится. Самое трагичное заключается в том, что многие военнослужащие бывшей KNIL при этом оказались разбросаны по разные стороны баррикад. Но если, к примеру, лейтенанты Зейлстра и Де Винтер во время японского вторжения на Тимор оружия не сложили и активно участвовали в партизанской войне, то лейтенант Насутион, оставшийся на захваченной Яве, напротив, пошел на сотрудничество с оккупационными властями и даже инструктировал создаваемые ими военизированные отряды из местного населения. И так везде. Потому лично у меня и есть большие вопросы к существующей на сегодняшний день республике Индонезии. Если бы Сукарно и его сторонники добились независимости с оружием в руках, тогда – да, другое дело. Но они же получили её из рук японских оккупантов! Причем чуть ли не накануне капитуляции самой Японии! Короче говоря, если бы союзники не расколошматили самураев, то шиш с маслом им бы достался, а не независимость! Но ведь на недавнем Токийском процессе политика Японской империи военных лет признана преступной, а все распоряжения её правительства объявлены незаконными. Получается, и предоставление Индонезии независимости тоже? И если на том же процессе состоялся суд над военными преступниками, то как, в данном случае, поступить с господином Сукарно? Ведь он во время войны активно сотрудничал с оккупантами и даже, разъезжая по островам, выбивал продовольствие для японской армии. Зато теперь многими в том числе и Советским Союзом, Сукарно объявлен борцом с колониализмом. То есть, когда русские своих пособников фашистов вешали, то выходило одно, а сейчас, получается – совсем другое. Вот в чем парадокс заключается. Ну и политика двойных стандартов, разумеется.
В общем, устал я от всего этого, дружище. Четыре года с японцами воевали, а теперь приходится ещё и с войсками свободной Индонезии дело иметь. К тому же при насаждаемой правительством Сукарно политике мне ничего хорошего не светит. Одним из основополагающих ценностей молодой республики объявлен исламский национализм. А куда тогда прикажете деваться таким, как я – христианам? Причем не одному только мне лично, но населению целых островов, типа Амбона, Флореса и Тимора? А Менадо с его окрестностями? Не говоря уже о Нидерландской Новой Гвинее! Но и победить в этой войне, боюсь, мы не в состоянии. Особенно в свете последних событий.
– Каких именно?
– Так генерал Спор недавно умер! Самый лучший и талантливый военачальник новой нидерландско-индийской армии!
– Да ты что?! Когда?
– Ещё в мае.
– Ему же и пятидесяти не было!
– Тем не менее. Скончался от острого сердечного приступа спустя всего несколько дней после присвоения ему звания полного генерала. История, конечно, темная. Некоторые усиленно раздувают версию, будто Спор был отравлен. Мол, генерал начал расследовать факты коррупции в среде высшего армейского руководства, потому от него
