увидел толпу выведенных участников восстания и наблюдал с потёкшими по щекам слезами гражданскую казнь.
Снова звучали приговоры, над головою каждого ломали шпагу в знак лишения чести, чинов. Срывали мундиры с тех, кто был из них военным, и бросали в горящие рядом костры. Глаза некоторых встречались с дрожащим взглядом вместе переживающего Алексея.
Они узнавали его, видели его связанные руки и не принадлежащий на плечах мундир. Они понимали, что его участь тоже не из благоприятных, и с сожалением кивали в ответ.
Скоро Алексей заслышал звон цепей. Он вытер рукавами слёзы и увидел приговорённых к казни… Они шли в оковах… Вид у них был опрятный, лица чистые, побритые, за исключением одного Каховского, который, видимо, не посчитал нужным прихорашиваться для данного события.
Он шёл впереди, а за ним парами под руку шли Бестужев-Рюмин с Муравьевым и Рылеев с Пестелем. И слышно было, что Пестель, проходя мимо эшафота, сказал по французски: «C'est trop» (Это слишком). Как бравые офицеры, они бы предпочли, чтобы их расстреляли, но всё складывалось против.
Алексей стоял в стороне и глаза его слезились от обиды за них и боли в душе, которая переживала, которая боялась за предстоящее больше, чем они…
На груди у каждого из них висела кожаная табличка с надписью «Преступник» и его именем. Смертники сидели на траве и казались такими спокойными, словно отдыхали на пикнике, но все были серьёзными, кратко перешёптывались о чём-то на французском языке и снова молчали.
Скоро к ним подошёл священник. Их вывели к эшафоту, где виселица ещё не была готова и вокруг возился инженер с подручным. Затем вышедший полицмейстер зачитал сентенцию Верховного суда и последние слова воскликнул громче:
— За такие злодеяния повесить!
Алексей следил за всем и сдерживал снова напрашивающиеся слёзы, как и крики души. Он замер, услышав выкрик Рылеева:
— Господа! Надо отдать последний долг!
И все приговорённые встали на колени, стали креститься и глядеть в небо, которое с ними вместе хмурилось и нагоняло тучи будущих слёз. Только время ужасно тянулось и будто издевалось даже тем, что виселица оказалась слишком высокой… Её пришлось переделывать. А пока это время тянулось, смертникам приходилось сидеть на траве и ждать.
Они срывали травинки…. кидали жребий, кому за кем идти на казнь, и… так и случилось… Снова их вывели…. поставили на скамью у висевших верёвок, которые заметно были разной толщины и разного качества. Два палача стали подходить к каждому…. надевать им на шеи петли, а потом… белые колпаки.
Рылеев тихо напомнил палачам, что руки следует тоже связать, и спохватившиеся те исправили ошибку…
Барабанщики забили дробь… Сердце Алексея забилось как никогда. Страх, пронзивший тело иглами, бил и колол. Алексей смотрел вокруг, но никто не шевелился, все молчали. Он видел, что за происходящим наблюдают гордо возвышающиеся на конях генералы, а вместе с ними — Бенкендорф, бросающий время от времени взгляд и к нему. Но Алексея то внимание уже не волновало.
Он заметил собравшуюся вне места казни толпу народа, которую было видно на Троицком мосту. Виделись среди них и друзья, и родственники осуждённых, и просто жители, но никто не был равнодушным. Слёзы были видны у каждого. И…. как душа ни звала, ни просила…. ни одного родного, любимого лица Алексей для себя не увидел.
Вот, палач нажал на рычаг… Помост, на котором стояла скамья для смертников, с треском провалился, и в яму тут же сорвались трое… Один из них повредил ногу и выговорил:
— Бедная Россия! И повесить порядочно у нас не умеют!
Рылеев упал в яму эшафота и сидел там, скорчившись и без колпака, который слетел при падении. Видно было окровавленную шею, бровь и ухо от полученного удара.
— Знать, бог не хочет их смерти, — заметил кто-то из солдат, но снова воцарилась тишина.
Генерал приказал повесить упавших троих заново, хотя по старинной традиции того, чья верёвка срывалась на казни, миловали… Поднявшийся Рылеев посмотрел в глаза генерала и сказал:
— Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, что его желание исполняется: вы видите — мы умираем в мучениях. — Вешайте их скорее снова! — крикнул тот.
Приказ его тут же стал приводиться в исполнение, и Алексей заметил, что и у Бенкендорфа не хватило духа смотреть на это ещё раз, как, зажав в себе страх и боль, он опустил голову к гриве своего коня…
— Подлый опричник тирана! — выкрикнул генералу Рылеев. — Дай же палачу твои аксельбанты, чтоб нам не умирать в третий раз!
Но опять им были надеты колпаки и петли новых верёвок… И во второй раз казнь свершилась окончательно… Смертники висели там ещё полчаса, пока доктор не объявил об их… кончине…
Алексея, не помнящего уже всего остального, увели назад в камеру. Он остался один. Его глаза были широко раскрыты и сухи… Он молчал и далее, после этого зловещего тринадцатого июля тысяча восемьсот двадцать шестого года. Он молчал и когда на него надели кандалы, и когда повели сквозь строй солдат, где каждого из осуждённых били палками…
Алексей молчал, даже когда отправили покинуть Петербург, увозя в ранениях тела и души к краю каторги…
* * *
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:
А. Е. Розен «Записки декабриста» Н. И. Лорер «Записки моего времени. Воспоминание о прошлом.» Н. Н. Пущин «Четырнадцатое декабря» Н. В. Басаргин «Записки» А. и Н. Бестужевы «Воспоминания Бестужевых» П. И. Щеголев «О Русских женщинах Некрасова» И. С. Зильберштейн «НИКОЛАЙ БЕСТУЖЕВ И ЕГО ЖИВОПИСНОЕ НАСЛЕДИЕ. История создания портретной галереи декабристов» И. С. Зильберштейн «Художник-декабрист Николай Бестужев (1791–1855 гг.).» Алексей Буторов «Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер» М. Ю. Барановская «Декабрист Николай Бестужев» Дружинин Н. И. «Памяти графа М. М. Сперанского» Дмитриев Ф. М. «Сперанский и его государственная деятельность» Письма М. М. Сперанского к его дочери из Сибири И. И. Подольская «Русские мемуары. Избранные страницы. 1826–1856 гг.» Волконский С. Г. «О декабристах» Великая Княжна Ольга Николаевна «Сон юности» (1825–1846).
