планом, уже объявился и шарахнул плазмой по нам.
— Зря ты ответил.
— Не понял?
— Береги энергию, и не стоит стрелять по ним. Это их только злит.
— Профессор, мохнатый одним выстрелом вывел из строя камеру наблюдения? Стоило подождать, когда он перестреляет все оставшиеся камеры наблюдения бронетранспортёра?
— Я всё понимаю, но мы могли просто уехать от него.
— Профессор, здесь нет дороги, мы через джунгли ломимся.
— Что, нельзя было прибавить скорости?
— Можно, но при этом есть вероятность повредить подвеску, и тогда обратно нам придётся топать пешком, а вам ещё тащить на себе всё то, что вы погрузили в пассажирский салон.
— Не хотелось бы, — и он посмотрел назад, в пассажирский салон.
Дорога, по которой мы ехали, была проложена до нас. Хотя по сути её сложно назвать дорогой — правильнее называть лесной просекой. Здесь когда-то давно проехал бронетранспортёр и, возможно, не один. Проехал, ломая и подминая под себя местные деревья. Сейчас природа активно восстанавливала нанесённый ей урон. Просека уже прилично заросла, и порой было сложно понять, где раньше проезжали.
Посмотрел на профессора и задумался о том, почему нас Олана с Шарилом отпустили сюда двоих. Документ я не подписал, и по всем раскладам меня не должны были отправлять с ним. Однако вот он, профессор находится рядом со мной, задумался о чём-то, дожёвывая последние крекеры из сухого пайка. Действия этой пары для меня совершенно нелогичны. Они ведь отвечают за него? Почему отправили? Поначалу, точно оба высказались против этой поездки. Что сейчас изменилось? Ответов на эти вопросы у меня не было.
— Профессор, вы можете мне объяснить, почему нас сюда отправили? Ведь я отказался гарантировать вашу безопасность.
— Наша миссия важна, — ответил он, дожёвывая последний крекер.
— Профессор, вы так аппетитно едите, как будто первый раз попробовали сухой паёк.
— Ну что вы, вот когда я был молод, как вы сейчас, тогда я только начинал обучение, и с кредами у меня обстояли дела совсем плохо. В те времена я только ими и питался.
— А я всегда думал, что в университетах хорошо кормят.
— Кормят хорошо, но мне не хватало кредов на обучение, вот и приходилось экономить на всём и подрабатывать. К нам на базу сухие пайки я специально заказывал отличного качества, а тогда приходилось покупать самые дешёвые. Эти, по сравнению с теми, которыми я питался тогда, настоящая вкуснятина.
— А я слышал, что вы вроде с одного из центральных миров.
— Мои родители действительно раньше жили в одном из центральных миров, но, когда я был совсем маленьким, они погибли вместе с двумя моими старшими братьями. После этого меня отправили в интернат, в одну всеми забытую колонию, и там я вырос.
— Почему так?
— Что «почему»?
— Почему вас не оставили на планете, где вы родились?
— Из-за закона. Существует закон, согласно которому меня в течение трёх месяцев должен был усыновить кто-то из местных и воспитывать до совершеннолетия, но так как все знакомые и родственники родителей отказались это сделать, меня по этому закону отправили в интернат.
— А на планете родителей не было интерната?
— Содержать такой интернат на планетах центральных миров дорого, поэтому всех детей, оставшихся без родителей, отправляют в интернаты в соседних системах. Так там борются с перенаселением. Мне не повезло — мест в ближайших интернатах не оказалось, вот и отправили туда, где эти места были. Поверь, выбраться оттуда было совсем непросто.
— Охотно верю.
— А ты откуда?
— Этого я не помню, мне во время боя выжгло нейросеть, и я потерял память. Мама один раз вызывала, интересовалась, как у меня с кредами, после этого пропала. У меня большая семья вроде, но им всем плевать на меня, так что можно считать, что я тоже интернатовский.
— Вот и меня никто не захотел усыновить. Всем родственникам тоже было так же наплевать на меня. А как сейчас с нейросетью? Вроде нейросеть стоит?
— Индивидуалка, под заказ сделанная.
— Она ведь дорогая?
— Дорогая? Нет, самая дешёвая из индивидуальных нейросетей, и я за неё не платил. Мне её установили в полиции.
— Что, в полиции теперь всем ставят такие нейросети?
— Нет, конечно. Это часть сделки между мной и управлением.
— Очень интересно, что за сделка такая?
— Боюсь, я ничего не могу рассказать о ней. Подписка о неразглашении.
— Понимаю.
— Профессор, а чем так важны эти мохнатые?
— С чего ты это взял?
— Ну как, вы же сами сказали, что наша миссия важна.
— Так я ничего не говорил про мохнатых. Мне нужно провести ряд испытаний и экспериментов.
— Профессор, может, обойдёмся без них?
— Это как? — он удивлённо посмотрел на меня.
— Проведёте ваши эксперименты здесь и поедем обратно, у меня плохое предчувствие.
— Боюсь, так не получится.
Глава 26
Посмотрел на него. Подарок Марине находился при мне. Одно движение — и профессор отправится на перерождение, не успев понять, что его убило. Вот только как разумный он мне был симпатичен и ничего плохого пока не сделал. Хотя я не расслаблялся — ожидать от него можно любых сюрпризов, но он пока ничего не предпринимал. Зачем ему понадобилось ехать к мохнатым — я не понимал, но, видимо, такая необходимость действительно существовала. Меня больше волновали разрешившие нам сюда отправиться. Здесь однозначно что-то не то. Вначале они мне настойчиво предлагали подписать документ, но после того, как я отказался это сделать, взяли и отправили нас вдвоём.
Подключившись к искину бронетранспортера, проверил записи с камер наблюдения. Записей, как за вчерашний день, так и за позавчерашний, у искина не оказалось. Кто-то удалил все записи за эти два дня. Помимо меня доступ к искину был у Шарила. В эти дни я не появлялся в гараже. Подготовил технику к выезду ещё раньше. Что они могли делать два дня с бронетранспортёром? Заложить бомбу в бронетранспортёр можно за гораздо меньшее время. Тогда что это может значить? Помнится, они сильно переживали насчёт меня и профессора. Наверняка опасались, что я его прикончу по дороге и, оставив его тело в джунглях, вернусь обратно, свалив всё на мохнатых. Значит, они предприняли что-то, чтобы обезопасить профессора.
Что они ещё могли предпринять? Заминировали бронетранспортёр? С режимом бомбы — умер профессор, умри и ты?
