в глаза, насколько это возможно. — Я люблю тебя, — выдыхает он, словно прыгает с обрыва. — Ты мое солнце, мой якорь в мире нормальности. Без тебя моя жинь перестанет иметь смысл. Рядом с тобой я впервые чувствую себя счастливым.
Всхлипываю. Сдерживаемые слезы брызгают из глаз. Я мечтала услышать эти слова, но сейчас они разрывают меня в клочья.
— Эй, ты чего? — Влад проводит костяшками пальцев по влажным дорожкам.
— Я тоже тебя люблю! — признание слетает само собой. Но я не жалею о нем. Влад должен знать о моих чувствах. — Чтобы завтра ни случилось, как бы все ни прошло, — тоже поворачиваюсь на бок, кладу ладонь на щеку Влада, — помни, ты — не монстр! Никогда им не был, — облизываю соленые губы. — И не забывай, что я люблю тебя так сильно, что пойду на все ради тебя. На все… — утыкаюсь Владу в грудь. Рыдания душат. Я не могу его предать. Я должна спасти Влада, чего бы мне это ни стоило.
— Милая, — он целует меня в макушку. — Не переживай ты так. Я буду всеми силами себя контролировать и не сорвусь. Мы поговорили с Марией Степановной. Даже, если проиграю, это уже ничего не значит. Я останусь нормальным. Обещаю, — Влад поднимает мою голову за подбородок, нежно целует в губы. Похоже, он не понял, почему я плачу, списав это на страх за его эмоциональное состояние. Это хорошо, пусть думает так.
Машинально отвечаю на поцелуй. В голове нет ни единой мысли, кроме гадкого голоска, нашептывающего: «Если он проиграет, это будет конец!».
Отстраняюсь от Влада, ложусь на его руку, как на подушку, и жмусь к нему изо всех сил, впитывая его тепло. Мне очень холодно и страшно. Но стоит закрыть глаза, я моментально проваливаюсь в сон. Видимо, напряжение достигло критической точки. В объятиях Влада мне больше ничего не снится.
Глава 19.2
Я приехала очень рано. Зал только начинает заполняться людьми. Влад подготовил для меня место в первом ряду ближе к нему. Не могу заставить себя пройти туда. Так и стою на проходе, сжимая руками сумочку через плечо. Ворот серой футболки давит на горло, джинсы сжимают живот, мешая дышать. Люди проходят мимо, недовольно глядя на меня. Плевать!
Сглатываю. Медленно вдыхаю и также медленно выдыхаю. Делаю шаг вперед.
— Вас хотят видеть, — грубая рука хватает меня под локоть.
Оборачиваюсь. Сзади стоит крупный мужчины под два метра ростом, лысый и широкоплечий.
— Кто? Михаил Александрович? — пытаюсь вырваться.
— Да! — амбал не отпускает, тянет меня к выходу и дальше по коридору.
Быстро иду за ним. Я предполагала, что за мной придут. Не мог же Михаил Александрович пустить все на самотек. Осматриваюсь по сторонам, боясь наткнуться на кого-нибудь знакомого. Вроде, все чисто.
Мы блуждаем по длинным коридорам комплекса, пока не доходим до коричневой деревянной двери. Мужчина коротко стучится. Четкое «Входите» звучит с другой стороны.
Мой провожатый распахивает дверь и толкает меня внутрь. Сам не заходит. Тихий щелчок замка давит на перепонки.
— А вот и Эра! — Михаил Александрович хлопает в ладоши.
Морщусь. Сегодня он в черном костюме в белую полоску с зачесанными назад волосами. Слишком зализанный и слишком противный. Вальяжно сидит за большим дубовым столом в темном кабинете. Сзади него во всю стену тянутся книжные стеллажи. Единственное окно плотно зашторено. Кабинет освещает только зеленый торшер, стоящий в углу.
— Присядь, — Михаил Александрович указывает на два коричневых кресла перед столом.
— Спасибо, я постою, — хочется уйти отсюда как можно быстрее.
— Ну как знаешь, — Михаил Александрович пожимает плечами. — Итак, что же ты решила? — он вытягивается вдоль высокой резной спинки стула, напоминающего трон.
Молчу, смотрю ему в глаза. Собираюсь с силами.
— От меня вы ничего не дождетесь, — выпаливаю я. — Влад не заслуживает, чтобы с ним так поступали. Мы будем бороться за его свободу. Я лично займусь его делом, если понадобится, — под конец цежу слова сквозь зубы.
— Вот как? — Михаил Александрович тихо посмеивается.
От его смеха мороз бежит по коже. Руки трясутся, прячу их за спину. И если внешне я надеюсь, что выгляжу непоколебимой, то внутри вот-вот взорвется атомная бомба и снесет все к чертям.
— Ты бы разочаровала меня, если бы сказала что-то другое, — Михаил Александрович открывает шкафчик в столе, достаёт оттуда желтый картонный скоросшиватель и кидает его перед собой. — Советую ознакомиться прежде, чем я еще раз задам вопрос.
Стою, смотрю на папку, перевожу взгляд на Михаила Александровича, тот глазами указывает на бумаги. На ватных ногах подхожу ближе. Дрожащими пальцами раскрываю ее. На первых страницах идет рукописный текст. Какой-то Артем Соколов рассказывает, как Влад сломал ему ногу и нос. Дальше показания Евгения с неразборчиво написанной фамилией. У него были сломаны рука и несколько пальцев. Еще около пяти листов, исписанных разным почерком. Задерживаюсь на последнем. Выхватываю взглядом «до полусмерти», «увезли в бессознательном состоянии», «множественные ушибы»…
— Кома? — отдергиваю руку.
Не может быть! Перечитываю. Листаю дальше. Натыкаюсь на медицинское заключение. Я не ошиблась. Тошнота застревает в горле, меня мутит. Делаю шаг назад, оглядываюсь на дверь. Мне нужно на воздух, здесь нечем дышать.
— Кома? — сиплю я.
— Да, и такое было, — Михаил Александрович несколько раз кивает. — Замять этот случай мне стоило почти два миллиона, — он выставляет ладонь перед собой и начинает изучать ухоженные ногти. — Парень после нокаута Влада провел в коме сутки, а разгребали потом скандал целый месяц, — Михаил Александрович говорит так легко, будто мы погоду обсуждаем. — Ты листай дальше, время поджимает.
Я словно в трансе подчиняюсь приказу. Следующими идут фотографии покалеченных людей, на которых, наверняка, есть Артем с Евгением, и тот парень, побывавший в коме. Желудок бунтует. Стараюсь удержать завтрак, силой запиханный в меня Владом утром. Больше не могу смотреть. Захлопываю папку, толкаю ее в сторону Михаила Александровича.
— Все можно оспорить, — твердо говорю я.
За неделю, которая была у меня, я выискивала способ помочь Владу с помощью закона. К моей радости, такие случаи уже были, и они решались в положительную сторону. Поэтому надежда есть.
— Ну, попытайся, — Михаил Александрович убирает папку обратно в стол. — Только у меня
