в отделении все драгуны со своим, личным оружием. – Гончаров вытянулся перед капитаном. – У драгуна Чанова тульский мушкет в лучшем, чем у всех, состоянии, прямо-таки блестит он, от смазки лоснится.
– А пистоли? – прищурился Огнев.
– Пистоли точно такие же, Сергей Иванович. Наши они тоже, драгунские.
– Вот шельмецы, – хмыкнул капитан. – Выкрутились всё-таки. Ла-адно, молодцы, коли так. Велели из штаба, Тимофей, чтобы ты с Кошелевым и Блохиным на рождественском построении у нас как с иголочки в эскадронном строю стоял. Каску избитую свою смени, сапоги эти тоже. – Сморщившись, он кивнул на потрёпанную обувь. – Каптенармус препятствовать вам не будет. Все трое к нему подойдёте, он уже предупреждён. Ну и вообще вид бравый примите, чтобы всё блестело и сверкало, хоть даже и в пургу, если она вдруг начнётся. Чтобы у их светлости глаз радовался на вас глядючи.
– Ваше благородие, а что такое? – поинтересовался Тимофей. – С первого эскадрона знакомый рассказывал, что одного драгуна тоже велели переодеть во всё новое, и у егерей то же самое.
– На Рождество большое генеральское построение назначено. – Командир эскадрона развёл руками. – Генерал-фельдмаршал граф Гудович Иван Васильевич поздравит войска со светлым праздником и ещё раз с одержанной под Арпачаем победой, только теперь уже и от лица самого императора Всероссийского Александра Павловича. Ну и как водится, вручит на общем построении награды отличившимся. На вас на всех троих бумаги к награждению ещё летом подавали. Ты у нас и так с медалью уже, может, премируют, а вот ребятки Аннинскую наверняка получат. В общем, готовьтесь.
Глава 11. За храбрость
Декабрь хорошей погодой не жаловал, частый дождь сменялся снегом, который, полежав пару дней на земле, опять смывался. С гор постоянно дул холодный, пронизывающий ветер. Из домов драгуны старались лишний раз на улицу не выходить. Уход за лошадьми, взводные и эскадронные построения, караулы и работы – это само собой, это дело обыденное, без этого уж никак, но вот учения и манёвры, не желая лишний раз мёрзнуть и мокнуть, большое начальство пока что не проводило. За две недели до Рождества по Тифлисскому гарнизону прокатились полковые смотры. Места для всех подразделений на городских площадях не хватало, и после большой сутолоки и сумятицы каждому полку выделили для этого определённый день и время. Строились в шеренги, разворачивались в походные колонны, опять перестраивались, проходили перед штабными офицерами в пешем и конном строю под звуки марша, кричали приветствие и громогласное ура. Всё как обычно. Отдельно проводились занятия для тех, кому надлежало выходить для награждения.
– У меня уже голос охрип от натуги, – жаловался Блохин. – Таким вот макаром совсем он скоро пропадёт. Так и буду их сиятельству хрипеть. Он мне медалию на грудь, а я ему как ворона: «Кар, кар!»
– Куды ты денешься, Лёнька, петухом заорёшь, – отмахнувшись, утверждал Чанов. – Виданное дело, от цельного фельдмаршала, ещё к тому же и графа, награду самолично принимать! Поверь мне, так орать станешь, аж на окраинах будет слышно.
– Знакомые, из тех нестроевых, что штабным готовят и их обихаживают, рассказывали, что Гудович шибко с энтих охфицеров за подготовку к параду спрашивает, – отметил Кошелев. – Дескать, раньше оно вот как-то не так всё было, как-то помягче, что ли, а в этот раз прямо как взбеленился наш командующий. Из столиц важные господа сюда понаехали. Для них балы в лучших городских дворцах устраивают, на охоты вывозят, все перед ними стелются, услужить готовы. Не просто так это всё, конечно. Сказывают, что аж от самого ампиратора из столиц они сюда к нам прикатили, кто-то после Рождества в Персию с посланием дальше отправится, а кто-то к туркам. Может, и не будет на следующий год здесь войны, договорятся друг с дружкой и всё миром обойдётся? С хранцузами же мы замирились, вот и тут так же.
Кошелев растянул на столе драгунскую куртку и начал энергично начищать на ней медные пуговицы.
Тимофей вдел в иглу нитку и покачал головой.
– Сомневаюсь я что-то, Васильевич, насчёт мира. По большому счёту никому он сейчас ведь не выгоден, ни мы, ни турки, ни те же персы победную точку в этой войне ещё пока не поставили. Проиграв какие-то сражения, каждая сторона готовится драться за Закавказье и дальше и надеется здесь победить. Тем более что туркам и персам сильно помогают и натравливают на нас французы и англичане. Они столько денег и оружия в наших врагов вложили, неужели дадут им просто так тут уступить? Не-а, даже и не надейтесь. Отрабатывать за всё заставят. И наши тоже тут никому не уступят, и так вон на западе к своим границам за Неман откатились. Наполеон всю Европу под себя подобрал, теперь на самом пороге перед западными нашими губерниями встал. Подождите, ещё и с ним нам опять придётся воевать. А пока нужно тут, на юге, укрепиться, чтобы руки для большой войны с французами были свободными.
– Ох и далеко же ты, Иванович, заглядываешь, – поморщившись, сказал Чанов. – Тут с этими смотрами и парадами хотя бы разобраться. Чего там за Европы эти нам думать? Мир с хранцузами сейчас, вот и ладно, уже хорошо. Глядишь, и к нам сюда теперь новые войска из Рассии подкинут. И пополнения, может, тоже дадут. Ладно, вот Герасим из лазарета вернулся, а то вообще куцее отделение совсем было. Неделя пролетела, ещё пара дней – и опять в готовщики очередником заступай. Герасим, тебе, кстати, завтра после Резцова кашу варить.
– Да знаю я, – отозвался Антонов. – Ты артельный старшина, что ли, Ванька, али, может, отделенный командир? Прямо лезет он и лезет – птица важная.
– Ну хватит уже! – буркнул Тимофей. – Знаю я вас, сразу не угомонитесь – потом лаяться начнёте. Всем тошно будет. Чего ты злой такой, Герасим? В родной артели, среди своих ведь, а всё ершишься.
– Ломает меня всего, рубцы ноют, видать, к непогоде, – проговорил тот и взял ведро. – За водой я пойду, проветрюсь.
– Чего-то Антонов какой-то смурной, я уж и забыл, как он улыбается, – произнёс, покачав головой, Кошелев и снял со стола мундир. – Так-то он и раньше, конечно, весельчаком не был, но после того как его на Арпачае порубили и опосля лазарета, совсем уж угрюмый ходит. Ладно, ты уж его, Ванька, не замай, глядишь, и отойдёт у нас, отмякнет.
– Да я-то чего, я его не замаю, он же сам наскакивает, – оправдывался Чанов. – Всё, освободился стол? Давай-ка теперь я свой мундир положу, расправлю. Иванович, ты позже на своём драить медь будешь?
– После
