Но мы предполагаем, что в данном случае, как и во всех иных случаях критической для ига ситуации, не обошлось без влияния православной агентуры.
Ибо победа Болотникова означала, помимо всего прочего, конец религиозной монополии православия на Руси.
После поражения под Москвой Болотников не потерял управления своими войсками. Он избежал разгрома, отступил в Калугу. Выдержал там осаду, потом прорвал кольцо блокады и снова стал угрожать Москве с юга.
Базой для нового наступления он выбрал Тулу.
Но под Тулой был блокирован снова. Однако, поначалу не испытывал опасений. Ибо в целом обстановка под Тулой была намного лучше, чем под Калугой.
Но противник применил ряд неожиданных инженерных приемов. И Болотников вынужден был пойти на мирные переговоры. Подчеркнем, это была не безоговорочная капитуляция, не разгром, а именно мирный договор.
Болотников сложил оружие и был взят в плен с определенными гарантиями.
Видимо «испортила» Ивана Исаевича жизнь на Западе. Он поверил в то, что противник может быть верен слову. Однако византийская мразь это не противник, это особь другого вида. С которой нужно биться на смерть, не идя ни на какие компромиссы.
Болотников был спустя некоторое время ослеплен. А затем убит.
Народная память сохранила его имя и симпатии к этому умелому и технократичному народному генералу. Который был на волосок от победы.
Кстати, главный предатель Болотникова Прокопий Ляпунов не избежал мести. Он был утоплен казаками спустя некоторое время. По одной из версий именно ветеранами Болотникова, сумевшими спастись и принять дальнейшее участи в Смуте.
Впрочем, ветры свободы гуляли тогда не только в головах народных вождей. Тот же Ляпунов, хоть и был дворянином, высказывался за то, что возможно не стоит «выбирать царя» вообще.
И это тоже означало конец византийского ига. Впрочем, о том, что имперская гадина тогда выжила только благодаря усилиям православной церкви говорят все историки.
Однако в данном случае у нас и у них разная система ценностей. Лучше бы эта мразь не выжила. И этого тогда хотели многие. Очень многие.
Как видим, не только по западному образованный, народный генерал Болотников, но и предавший его дворянчик Ляпунов. Да и вообще масса народу. И простого, и не очень. Так, например, в войсках, штурмовавших Троице–Сергиеву Лавру было много служилых людей из Александровской слободы. А недавно была обнаружена грамота, где жители этой слободы присягали польскому королю уже после воцарения Романовых (Л.С. Строганов Александровская слобода в смуту начала XVII века, Александров, 2002 – 99 с.).
Так что многие, очень многие были не в восторге от того, что византийский режим пережил Смуту. И более того, проливали кровь, чтобы этого не случилось.
Восстания Разина и Булавина тоже имели шанс на успех. И эти восстания тоже возглавлялись не самозванцами, а представителями элитных группировок Дона. Разин был одним из официальных руководителей Войска Донского, а Булавин вообще был донским атаманом, официальным, законно избранным лидером Дона. То есть, говоря современным языком «президентом субъекта Федерации» и одновременно командующим войсками на юге России.
Не будем анализировать ошибки этих лидеров. Заметим лишь, что Булавин упустил шанс на победу, когда отказался от координации усилий с Мазепой и Карлом XII. Нас, откровенно говоря, удивляет такая непоследовательность и чистоплюйство.
Поднимать восстание во время идущей войны не так далеко от театра военных действий можно. А вот, сказавши «А», сказать «Б», то есть пойти на контакт с противником твоего противника вроде бы «не патриотично».
Но, тогда, господин атаман и не поднимали бы восстаний в то время, когда страна ведет войну с внешним противником.
Вообще, любой лидер, начавший восстание или революцию по–нашему мнению обязан в первую очередь думать о тех, кто в него поверил, и, рискуя жизнью, поддержал. Не использование всех возможностей для достижения победы, это предательство по отношению к этим, доверившимся тебе людям.
Впрочем, так или иначе, и Разин и Булавин продемонстрировали массовое, причем не только народное, но отчасти, и элитное, неприятие византийско–имперского режима.
И опять же, они были русскими. Более того, Разин остался в народной памяти, в песнях и сказаниях. То есть русский народ чтит его. А значит, и его взгляды, идеи и планы.
А суть этих планов, говоря современным языком в «разрушении авторитарной властной вертикали и построении свободной от диктата Москвы, бюрократического и полицейского произвола конфедерации русских регионов».
Ну, как, читатель, были у нас знаменитые предшественники, или нет? Если все же думаешь, что нет, послушай, с каким чувством поют на Волге песни о Разине. И не общеизвестную о персидской княжне, а более глубокую и щемящую «Есть на Волге утес».
Или другую, вовсе не про Разина, донскую песню, где говорится «И Россия нам не мать, мачеха немилая. Ах ты, доля казака, доля не счастливая».
И это тоже выражение народных архетипов. Народных русских, а не «либеральных западных», но, в то же время, и не казенных российских.
И за идеалы свободы иные русские люди боролись. Боролись бескомпромиссно, не боясь в отличие от иных нынешних псевдонационалистов, идти до конца.
После поражения Булавина на самом юге Дона некоторое время держался атаман Некрасов. После того, как последние ресурсы сопротивления были исчерпаны, Некрасов увел своих людей в Турцию. Он оказался последовательнее Булавина и ответственнее перед своими соратниками.
И некрасовцы сохранили жизнь, честь, свободу и беспримерную в те годы демократичность самоуправления.
Ценой этой свободы было участие в войнах с Россией на стороне Турции. Но некрасовцы заплатили эту цену. Русские люди, простые люди. Но бескомпромиссные враги ордынско–византийской царской полицейско–бюрократической России.
Одиноки ли были некрасовцы в своем выборе?
Отнюдь нет. Знаменитые персидские «сорбозы», гвардия шаха, были укомплектованы беженцами из России.
А потомки новгородцев, демократическую республику которых удушили потомки Неврюя–Невского? Часть из них ушла на северо–запад и стала шведскими подданными. Когда Петр I начал завоевывать Прибалтику, русские партизаны наносили урон войскам Шереметьева, больший, чем регулярные шведские части. О чем фельдмаршал докладывал Петру.
Впрочем, русские отчаянно сопротивлялись нашествию ордынской империи не только в партизанских отрядах, но и в регулярных шведских частях. Так, оборону Ниеншанца, крепости, расположенной чуть выше по Неве будущего Санкт–Петербурга возглавлял подполковник шведской армии русский Алпатов.
Кстати, Ниеншанц под его руководством защищался героически. И пал только ввиду чудовищного превосходства противника.
После же присоединения Прибалтики потомки бывших новгородцев ушли в Швецию.
