Сказал — и стыдно стало, хоть сквозь землю проваливайся!.. Да ведь уже провалился.
— Так то ж я с ним у колодца дожидался, пока вы придете! — затараторил хлопец. — Только я на холме прятался, мне не велено было на глаза вам показываться. Тот дядька, что раньше с сундучком проходил через наше село, а потом без… ну, тот, который меня попросил коня постеречь — вот, глядите, и червонец дал, взаправдашний! — так он велел, чтоб я на глаза вам ни-ни! Я и не думал. А вы — р-раз и прямо на меня как поскачете. А я… А потом вы на холм — и исчезли. А я туда — и вдруг как будто кто-то мне по лицу паутиной провел. И я тутоньки.
— Мне б обратно, домой. — Он назвал село, что стояло недалеко от Межигорки, через него Андрий проезжал вместе с братчиками по пути в монастырь.
— Ну так я тебя довезу. Сидай. Как звать-то тебя?
— Мыколка.
— Чего? — не понял хлопчик.
— Та ничего. Не слушай старого дурня, а лучше гляди на дорогу да по сторонам. Только чур — все вопросы потом. По рукам?
Глава четвертая СМЕРТЕЛЬНЫЙ БРАТ
Когда настанет Судный день
и ангел протрубит: «Восстаньте!» —
и все — младенцы, девы, старцы —
придут, исполнены надежд, —
где будешь ты? где буду я?
Куда пошлет нас Судия,
сочтя и взвесив наши души?
Узрим ли Свет? Слетим ли в Ад?
Куда б ни занесло, послушай, —
мы будем вместе там, мой брат.
— Что, самый настоящий Вырий?! — в который раз переспросил Мыколка.
Андрий скупо кивнул и порадовался, что за долгую жизнь так и не осел на каком-нибудь хуторке и не завел детишек. И пожалел, что все-таки рассказал хлопчику, «где мы». Мыколка встретил новость с воодушевлением небывалым. Теперь от него спасу не было: юлой вертелся в седле, ахал-охал и тараторил без умолку. Андрий разок припугнул его, что, мол, оставит здесь и уедет. Подействовало — целых пять минут Мыколка молчал.
За это время они преодолели склон и поднялись на край «чаши», оказавшейся неожиданно большой и глубокой. И тропка, которой решил выбираться наверх Ярчук, тоже была не такой уж удобной и прямой, как на первый взгляд. Копыта Орлика проваливались на вроде бы плотной, утоптанной поверхности. В конце концов Андрий спешился и повел коня под уздцы, а в седле остался Мыколка, умолкавший только для того, чтобы перевести дыхание или поглазеть на очередную диковинку Вырия.
А диковинок, надо сказать, хватало. Начать хотя бы с той же «чаши». Кустики алой травы как будто должны были бы не менять своего расположения (трава все ж таки!) — ан нет, стоило отвернуться — и вот уже там, где раньше темнела только выжженная земля, переливается всеми оттенками пламени целая поросль этой выриевой багряницы!
Пока ехали наверх, там, где окоем смыкался с краем «чаши», изредка мелькали то кромки чьих-то крыльев, то диковинные звериные и человечьи головы, то просто разноцветные сполохи. Но все они казались не то чтоб ненастоящими, но несерьезными какими-то, словно ряженые Черт да Смерть в вертепе. Мыколка почуял это своим детским чутьем и не думал пугаться (больше его страшили угрозы Ярчука). Андрий же пару раз клал кресты на все это бесовское безобразие и даже прочел «Отче наш», но без толку; тогда попросту перестал обращать внимание, более озабоченный предстоящим путешествием.
Хлопчик здорово осложнил его, и без того нелегкое. Признаться, Ярчук совсем не был уверен, что сможет вскоре вернуть Мыколку домой — или вообще в Явь. Все зависело от указаний зеркальца, которое вручил обладатель сундучка.
— Дядьку Андрию, а что, весь Вырий такой… пустырьный?
И впрямь, пустырь не пустырь, но и не привычный пейзаж. Позади черно-алым зевом распахнулась «чаша», а вокруг, сколько хватало глаз, тянулась унылая местность — ни степь, ни лес, а не пойми что. Словно понавтыканные там да сям в землю, корчились, тянулись к мрачному небу низкие сосны с изломанными стволами. Земля, казалось, исторгала их наружу, не желала принимать в себя, поить своими живительными соками… А может, это соснам было неуютно питаться тем, что давала здешняя земля?..
Ну, хоть обладателей виденных из «чаши» крыльев и голов сейчас поблизости не наблюдалось. И на том, как говорится, спасибо!
— А куда мы едем, дядьку Андрию? Вы дорогу-то знаете?
Ярчук только рассеянно кивнул. Он уже сообразил, что если не отвечать на Мыколкины вопросы, тот теряет интерес и увлекается чем-нибудь другим.
…А дороги-то, между прочим, и не видать! Одни сосны эти проклятущие, здесь их стало побольше, вся земля усыпана хвоей, Орлик идет, иголки под копытом шелестят, шуршат, точно змеи!
И — давящее предчувствие скорой беды.
— Дядьку Андрию, то мне кажется, или они в самом деле шыволются?! —
* * *
Бывают такие леса, что заместо жизни смерть в своих чащобах выращивают. Только сунься — и косточек не сыщут.
Нежить, говорил Свитайло, она разная бывает. Какая вихрем обернется, какая водяником, а какая и озером. Или рощей. Тут не угадаешь, сынку…
Иголки под Орликовыми подковами извивались, словно махонькие гадючки. Безобидные такие с виду, забавные даже. Конь не сразу почувствовал их шевеление, но хвоинки упорно стремились забраться по его ногам как можно выше — и некоторым это удавалось. Там они крепко-накрепко обвивались-вплетались меж волосинками коня, но, против Андриевых недобрых предчувствий, не торопились присасываться пьявками и тянуть в себя кровь. Что, впрочем, Орлика, кажется, мало успокоило. Учуяв на своей коже чужаков, он сперва пытался обмахиваться хвостом, пышным и длинным, которому завидовала добрая половина всех козацких коней, — однако не в меру живые хвоинки цеплялись за длинный хвостовой волос и отправлялись дальше в странствие по конской шкуре.
…Собственно, все это Андрий понял только потом, когда наконец сумел успокоить испуганного Орлика. Вычесывать его сейчас было бессмысленно, вокруг, куда ни глянь, тянулся сплошной сосновый лес, — оставалось лишь поскорее выбираться отсюда. Орлик, переживший с Ярчуком немало приключений и посуровей, молча терпел мучение или, скорее, неудобство с испугом: хвоинки, поднявшись и надежно устроившись на волосках, замирали, словно выжидая чего-то.
«Только б ветру не было», — думал Андрий, глядя на угловатые, будто крылья болезненного куренка, ветви сосен над головой. Ему совсем не мечталось приютить у себя в волосах сотню-другую иголок. Мыколка, сообразив то же, настороженно косился вверх, даже послюнявил палец и выставил перед собой, видимо, проверяя, откуда может дуть беда.
