class="p1">Тот кивнул, соглашаясь. Вышли. Идти пришлось недалеко и недолго. Министерство обороны находилось в этом же здание, только в противоположном его крыле, поэтому уже через пять минут они предстали перед Тараном. Тот, в отличие от Корнийчука не был слишком занят. Он вообще не любил ничем заниматься кроме своего любимого дела — осенней охоты на уток в одесских плавнях, поросших тростником и осокой. И кличка «деятельный бездельник», родившаяся в коридорах Министерства накрепко приклеилась к этому седоватому, с ноздрями врастопырку, человеку.
— Вот, Андрей Василич, — с ходу, как только вошли начал Сергей Петрович, — как мы вчера и уговаривались, наш разведчик, — кивнул он на Бурбу, — посетил миссию наших друзей с целью информирования о наших планах и получения их одобрения.
— Присаживайтесь, господа, — пригласил их министр. — Да. Я прекрасно помню тот завершающий момент нашего собрания. Ну, давайте, поделитесь итогами ваших утренних похождений, — обратился он к разведчику. Кратенько, но с подробностями, хе-хе…
Обреченно вздохнув, Бурба опять принялся почти слово в слово пересказывать беседу с американцами и их неожиданное и напористое предложение. Его слушали, внимательно и не перебивая. Уложившись с рассказом, чуть менее чем за пять минут, Бурба, как и в прошлый раз замолчал, решив про себя, что тут вылезать с какой либо инициативой себе дороже. В кабинете нависла почти погребальная тишина. Все трое были калачами тертыми и многоопытными в делах перепихивания ответственности с себя на других — более простодушных и менее щепетильных. В любом случае дурная слава «химического Али»[73] никак не прельщала всех троих. Первым пришел в себя все же Министр обороны, который откашлявшись, спросил у генштабиста:
— Ваше мнение, Сергей Петрович, по данному вопросу?
Тот, видимо, заранее предполагая, что ответ первому придется держать именно ему, тоже откашлявшись, будто уже вдохнул порцию фуксина[74] на карандашной фабрике, осторожно начал:
— В свое время, ваш предшественник на этом посту — Валерий Викторович Гелетей, будучи весьма озабочен противостоянием с сепаратистами на территории донецкого аэропорта, поручал мне заняться изучением возможности применения БОВ[75] против них. Я тогда вплотную занимался этим вопросом и даже побывал с негласной миссией на «объекте № 118», что возле Полтавы, где и хранится некоторый запас спецбоеприпасов, доставшихся нам в наследство от былой мощи СССР.
Так вот. Там, действительно находится некоторое количество снарядов к 203-мм. самоходному орудию 2С7 «Пион», мины для самоходного миномета 2С4 «Тюльпан» калибром 240-мм., а также небольшое количество 152-мм. снарядов для буксируемой гаубицы «Мста-Б». Так как у нас к моменту распада СССР не имелось в наличии ни «Тюльпанов», ни «Пионов», по причине их снятия с вооружения еще в начале 80-х и их консервации и частичной утилизации на территории тогда еще РСФСР, то речь может идти только о снарядах к гаубице «Мста-Б». Но еще раз подчеркну, что их количество крайне незначительно. Если мне не изменяет память, то их всего что-то вроде около сотни штук.
— Понятно. Спасибо за исчерпывающую предоставленную информацию, Сергей Петрович, — поблагодарил Начальника Генштаба Андрей Васильевич. — А что вы, Василий Василич скажете по итогам представленной информации? — обратился министр уже к разведчику.
— Собственно говоря, — пожал тот плечами, — мне сообщать что-то еще и ничего, кроме того, что я уже сказал.
— Но сами-то вы, как считаете? Стоит ли нам ступать на столь скользкую дорожку во имя достижения высших целей? — задал вопрос Таран и впился глазами в лицо Бурбы, пытаясь просканировать его головной мозг.
— Что касается технической стороны деталей, то тут, конечно, на лицо все выгоды от применения этих средств. Если уж русские не смогли отвертеться от весьма спорного отравления ими семейки Скрипалей и от ответственности за применение сирийцами отравляющих веществ в районе Алеппо и Гуты, то тут уж и подавно им ничего не светит. Любая экспертиза подтвердит советское происхождение начинки снарядов. Тем более что все необходимые маркеры были переданы администрацией Горбачева в ОЗХО еще в конце 80-х. И также любая комиссия подтвердит, что снаряды изготовлены не кустарным способом и лишним доказательством тому будет их маркировка заводским способом, — ответил он на часть вопроса министра. — Что же касается моральной стороны дела…
— Да погодите вы со своей моралью! — перебил его министр, морщась, как от хины. — До этого мы еще дойдем. Меня больше всего сейчас беспокоит именно маркировка снарядов. Ведь наверняка на предприятии-изготовителе имеется журнал «движения боеприпасов» из которого можно выяснить последнюю «прописку» того или иного изделия с датой изготовления, местом отгрузки и хранения. И все это с подписями, как сдатчика, так и приемщика. Что скажете на это?
— Здесь я готов развеять ваши опасения, господин министр, — взял слово Корнийчук. — Во-первых, не факт, что такие журналы сохранились после того, как все химическое оружие Россия по ее словам уничтожила, а наличие оставшегося у нас она не смогла доказать даже в 92-м, когда поднимался вопрос о передислокации всех средств массового поражения на ее территорию после объявления нами о своей независимости. Если уж даже тогда они не смогли этого доказать, то теперь-то уж и подавно не докажут. Поэтому в наличие таких сохранившихся журналов я верю с трудом, — он сделал паузу, чтобы дождаться утвердительного кивка разведчика и набрать побольше воздуха в грудь для продолжения своей аргументации, а когда дождался, то продолжил. — Во-вторых, в деле о сбитом над Донбассом Боинге, как помните, тоже фигурировали записи из подобного журнала, предоставленные российской стороной в качестве своего оправдания. И что? Сильно им это помогло? На эти записи даже никто не обратил внимания. Не обратят и сейчас. К тому же после Солсбери к русским словам нет вообще никакого доверия и это в еще спорных делах, а тут все факты будут на лицо.
— Я вас понял, Сергей Петрович, — улыбнулся как-то по-доброму министр, который обычно являлся его оппонентов в любых спорах, а после опять обратил свой начальственный взор в сторону Бурбы. — Так, что вы там говорили по поводу моральной составляющей?
— Я пока еще ничего не говорил по поводу моральных преград, — вдруг ни с того ни с сего заерепенился Василий Васильевич, — но могу высказаться на сей счет, если желаете.
— Ну-ну, — подначил его порыв министр.
— Сомнений в успешности предполагаемой операции у меня только два. Первое, как я уже успел упомянуть — морально-этическое основание для ее проведения. Я еще как-то могу понять применение подобного рода средств, для нейтрализации наших противников. На войне, как говорится, все средства хороши. У меня не дрогнет ни один мускул на лице, если все они там полягут. Это враги и поступать с
