Головой ударился, что ли?
— Камиль, ты спятил? — бормочу, прикладывая ладонь к его лбу. — Он же мерзавец.
— И я. Раз позволял себе такое.
— Такое? Ты никогда не позволял себе! А если и перегибал, то спасая мне жизнь! Камиль, если бы ты всегда был со мной ласков, я уже точно лежала бы в могиле. Ты научил меня защищаться, сопротивляться, бороться. Я перестала бояться, шарахаться от собственной тени. Я прозрела, в конце концов! И если ты сейчас же не перестанешь маяться этой дурью, я сниму кольцо! Ты мне настоящий нужен. Со всеми своими тараканами! Хочешь гнать — гони. Хочешь, чтобы музыка уши закладывала, — врубай. Хочешь рявкнуть на меня — валяй. Только не превращайся в нежный цветочек, умоляю. Иначе мы с тобой до первой годовщины не доживем. От скуки умрем.
Уголок его рта азартно приподнимается. Продолжая сверлить меня взглядом, он дотягивается до ручки регулятора громкости на автомагнитоле и одним движением поворачивает ее. В уши тут же бьют басы. Я ненавижу эту музыку. И одновременно обожаю.
Отстегиваю ремень и бросаюсь на Камиля с поцелуем. Пожираю его, чтобы знал, чего хочу и жду от него. Не цветов и конфет, не завтрак в постель и не самобичевания за то, что не так взглянул на меня. Хочу его дикого, безудержного, остервенелого! Жажду зверя, заставляющего меня сгорать, превращаться в горстку пепла.
— Безобразница моя, — шепчет он мне в губы, улыбаясь. — Ведьмочка бешеная.
Сигнал притормозившей сзади нас машины отвлекает меня от поцелуя.
— Надо ехать, Камиль. Мы создаем пробку.
— Объедет, — отвечает он, впиваясь в мои губы.
Да! Это тот самый Камиль, у которого свои правила и законы! В него я влюбилась, его я хочу! Такого и маме представить не стыдно.
Она встречает нас, как обычно, суетливо. Сразу к столу тянет, хвастает, что как раз вкусный борщ сварила. Но Камиль тут же заявляет:
— Я собираюсь жениться на Асе!
С ходу, с порога. Чересчур наглым тоном. Почти вызывающим. Будто в цепи меня заковывает и матери говорит, что отныне я принадлежу только ему. Я нервно сглатываю от нахлынувшего вихря эмоций. Вроде рада тому, что он не мямлит, и чувствую, как он на неприятности нарывается. Мама до последнего не мирилась с предложением «Олега», а тут заявляется к ней тип, обвиняемый в убийстве, и ставит перед фактом. Точно смертник.
— Даже не знаю, что сказать, — пожимает она плечами. — У меня там такой дорогой сервиз в приданом приготовлен, что не хочется первому встречному отдавать. — Стреляет в нас глазками и одобрительно улыбается. — Чего встали? Быстро руки мыть и за стол!
Я выдыхаю. Напрасно в маме сомневалась. Она так в Камиля влюблена, что только рада меня бантиком повязать и ему торжественно вручить.
— Жениться они собрались, — посмеивается она, плетясь в кухню. — Удивительно, что так рано опомнились, не стали пенсии дожидаться.
— Вот видишь, — подмигиваю я Камилю, снимая пальто. — А если бы миндальничал стоял, она бы тебя веником выгнала.
— По-моему, волновалась тут только ты, — отвечает он, вжав меня в стену и губами пробираясь к моим губам. — Ты нам кровать сразу застели. Тут ночевать останемся.
— Тут? — удивляюсь я.
— Мы уедем после свадьбы. Лови момент, невестушка.
Уедем. Мы.
— Мне стоит беспокоиться? — лепечу пересохшими на нервяке губами.
— Рядом со мной всегда стоит беспокоиться. Ты знала, на что идешь. Теперь не жалуйся. — Он целует меня — жадно и порывисто, будто хочет съесть. И только мама приводит его в чувство:
— Ну вы долго там миловаться будете? Согласна я. Забирай ее!
Глава 13. Последнее дело Камиля Асманова
Камиль
Она спит сном младенца. Не могу оторвать глаз от этого согревающего душу зрелища. Ангел. Во всем ангел. Мой ангел. Ни Глеб, ни брат, никто либо другой не посягнет. Убью, уничтожу, растопчу, по стенке размажу. Травмами, несовместимыми с жизнью, обеспечу.
— Спит невеста? — шепотом спрашивает Надежда Васильевна, заглянув в комнату.
Я сижу на полу у дивана, перед открытым ноутбуком, но любуюсь медсестричкой. Никак не могу на работе сосредоточиться. Поработила она меня.
— Я отвлекся. Еще минут пятнадцать — и верну вам компьютер.
— Я не из-за него, — отмахивается она. — Пойдем чайку попьем.
Чаю я уже обпился, а отказать неудобно. Подтыкаю одеяло, губами касаюсь виска медсестрички и тащусь на кухню.
Надежда Васильевна ставит передо мной кружку чая, придвигает вазочки со сладостями, а сама отворяет окно, выуживает пачку тонких сигарет из-за холодильника и, сев на подоконник, закуривает.
— Ася не знает, — сообщает, выпуская струю дыма в форточку. — Не расскажешь?
— Узнает, — предрекаю. — От нее сложно что-то скрыть.
— Ты, Камиль, на меня зла не держи, я о тебе справки навела. Теневой бизнес вашей семьи хоть нигде и не мелькает, но легко догадаться, чем вы промышляете.
— Да, у нас не все законно. Вы представляете себе масштабы налогов, если мы будем указывать свои реальные доходы с завода, клуба, саун?
— Ты мне зубки не заговаривай, зятек, — посмеивается она. — Не напрягайся, жизни учить не стану. Ты уже большой мальчик. По глазам вижу, много всякого пережил. Знаешь, как дорогу себе прогрызать. Я не потому тебе дочку свою вверяю, что у тебя пресс в кубиках и соблазнительный шрам на брови, а потому что ты ее стеной и опорой будешь. От самой разрушительной стихии защитишь. Она же у меня наивная добрячка. Всегда боялась, как бы она не стала игрушкой в непорядочных руках. Ты любишь ее. Сильно любишь. Чем бы ни занимался, а ее собой от любого врага закроешь. Мне большего и не надо. У меня к тебе только одна просьба будет. — Снова затягивается, выпускает дым с паузой и вздыхает: — Куда бы вы ни отправились, ты ее от меня не отрывай. Звоните, пишите, хоть как-то сообщайте, что с вами все хорошо. Мне не обязательно знать, где вы. Достаточно знать, что вы живы.
Умная женщина. Сказал бы даже, очень умная. Четко границы знает. Куда можно, а где моя вселенная под запретом.
— Вы знакомы с криминальным миром? — спрашиваю прямо.
— Мне пятьдесят. Я столько детективов перечитала.
— Вы понимаете, что я не о детективах.
Она усмехается:
— Я, Камиль, девяностые пережила. Нужда на многое толкала.
— Ясно, — киваю понимающе. — Даю вам слово, вы не потеряете дочь.
Надежда Васильевна едва успевает выбросить окурок и закрыть окно, как в кухню входит сонная медсестричка. Опускает свои вялые руки на мои плечи и плюхается ко мне на колени.
— Камиль, почему ты ушел? — мурчит, носом уткнувшись в шею.
— Это я отвлекла его! — спохватывается
