в городе много магазинов, – продолжал он допытывать горожанку-волчицу. – По какой дороге привозят товары?
– Это знает Философ.
– Ты видела Философа?
– Его видят все, но никто его не видел, – кивнула Анька.
– А дорогу из города видела?
– Дорога открыта для всех, но только Философ видит, где она проходит, – отозвалась Анька.
Неопределенные ответы раздражали парня. Они убеждали его, что Анька – это большое темное пятно. Лес остался за спиной. Справа вздымалась вершинка, поросшая кустарником, слева вразнобой сиротливо торчали несколько деревьев. А за ними чернело свежевспаханное поле, и мрачнела туманная зыбь. Приближались перевернутые окраинные постройки города, опрысканные слабым утренним светом. От быстрой ходьбы мышцы в икрах ног натянулись, как струны. Но Анька пятилась, не сбавляя темпа, быстро вращала головой. Отмахиваясь от мух, Ванька произнес:
– Я бы хотел встретиться с Философом. Это возможно?
– Если захочет Философ, – буркнула Анька.
– Как сделать, чтобы он захотел?
– Надо узнать, – сказала она.
– Как узнать?
– Спроси.
– У кого?
– У Философа.
– Для этого надо его увидеть! – парень поморщился, какой-то замкнутый круг, плутаешь по нему, и ничего не понимаешь. И, вдруг, внезапно во весь дух Ванька закричал: – Философ! Я хочу поговорить с тобой!
Крик взорвал утреннюю тишину. Друзья загомонили. Анька осталась невозмутимой. И тут с окраины города разнеслось петушиное кукареканье. На миг все замерли, прислушались, следом Раппопет прогоготал:
– Это ответ Философа. На петушином языке. Эй, волчица, ты поняла, что петух прокукарекал? Перевести можешь? Молчишь, волчье отродье?
Малкин напрягся: в Свинпете петушиное кукареканье имело большое значение. Всегда прежде оно становилось предвестником кровавых событий. Дальше двигались безгласно. Утренней свежести не чувствовалось. Воздух был неподвижным, спертым, и чем ближе подходили к окраине города, тем плотнее и тяжелее он давил. Идти становилось труднее, словно пробивались сквозь невидимую тугую массу. В какой-то момент стали отставать от неутомимой Аньки. По ногам змеились длинные ожившие стебли жесткой травы, они охватывали икры, как обручи стягивали их, приостанавливая движение людей, тянулись и лопались со звоном, как гитарные струны. На голых ногах Сашки оставались кровяные метины, на штанинах у парней и у Катюхи – резаные полосы, словно из-под лезвий ножей, ткань пропитана зеленой кровью растений. А Анька молчаливо без особых усилий удалялась все дальше. Густой воздух застревал в горле, люди задыхались, глаза вылезали из орбит. Силы иссякали мгновенно, ноги волочились по траве. Сашка не сомневалась, что всех их не пускал в город Философ. Она не знала, как противостоять ему, но не желала подчиняться. Малкин натужно захрипел. Перекошенные лица приятелей уставились на него. Как будто он должен был знать, что делать. Ванька, красный от натуги, пунцовел еще больше, машинально потянул с плеча меч. Отчаянно рассек воздух перед собой, еще и еще. Резал на куски, превращал в лохмотья. И ощущал, как становилось легче дышать, будто освобождался от опутавшей людей паутины. Затем кинулся по следу Аньки. Настиг. Она, как затравленный зверь, следила за мечом в его руках. Люди окружили волчицу. Под ногами выстлалась твердь асфальта. Сашка потребовала, чтобы Анька вела в Обработочную. Та задергалась, что-то промямлила, и Сашка поняла, что угодила в точку. Карюха могла быть именно там. Обработочная была первым этапом обработки ветеринарной службой города всех новых клиентов. Обработочная имела головной офис и много филиалов, точнее сказать, частных домишек или квартир. Клиента, сбежавшего из сумасшедшего дома, агент обманом препровождал в один из филиалов. Система была отлажена, обработка производилась умело. И все же методика первого этапа не на всех действовала одинаково. Крепкие орешки сразу не поддавались. А иногда вели свою игру, подобно Петьке, водили агентов за нос, сажали в лужу, ставили на уши всю всесильную ветеринарную службу Свинпета. В таком случае наступал второй этап обработки. Сашке в свое время долго удавалось балансировать на грани, выжидать момента в сумасшедшем доме, чтобы не получить клеймо безнадежной, не быть растоптанной всмятку, либо отправленной на тот свет. Сейчас Сашка намерена была вынудить Аньку играть против ветеринарной службы.
Утренний город был тих и недвижим, как бы придавлен к земле тяжелым небесным куполом. Не верилось, что от заката до восхода город бушевал в волчьих шкурах, наполненный звериными инстинктами. Рассвет преобразил горожан и окунул оборотней в провальный сон. Спали все, сейчас можно было палить из пушек, все равно никто ничего не услышал бы. Легкость покинула Аньку, в движениях появилась медлительность, одолевала зевота. Но в походке не иссякла звериная осторожность. Мягкая обувь с низким каблуком ступала по асфальту почти бесшумно, перекатываясь с носка на пятку. Сашка знала, такой сон у горожан не бывает продолжительным, не более двух часов. И чтобы уложиться в эти часы – без колес не обойтись. Повернула во двор ближайшего дома. Глазу открылась детская площадка с качелями, песочницами и горками. Вдоль площадки вытянулась цепочка из двух десятков низких тонкоствольных деревьев. У подъездов – машины. Раппопет ринулся к автомобилям, торкнулся в дверь первой, открыл, в замке зажигания торчал ключ. Лугатик сунулся к двери соседней машины. Сигнализации – никакой, ключ в замке зажигания. То же самое и в других.
– Хотел бы я так жить, – присвистнул он, не веря собственным глазам.
– Кто тебе не дает? – вставила Анька. – Оставайся.
– Только не в этом городе.
– Лучше не найдешь.
– Думаю, найду.
Выбрали минивэн, плюхнулись на сиденья: Андрюха на водительское, Ванька – рядом, остальные с Анькой сзади. Андрюха завел мотор. Улица пустынна, дорога свободна в оба конца. Минут через пятнадцать по Анькиной наводке подъехали к подъезду многоэтажного перевернутого дома. Ничто не вызывало подозрений. Двор как двор: деревья, асфальт, полно машин. Но у Катюхи в душе расползалась тревога. Малкин двумя руками упер острие меча в пол, вполоборота глядел на Сашку: она лучше него знала город. И она не торопилась выходить из машины. Пристально сверлила взглядом тусклую глубь Анькиных зрачков. Та сильно вытянула шею и сделала нервный кивок. Раппопет потянулся к ручке дверцы. Но Сашка продолжала колебаться. Все ждали. Ожидание растягивалось, как резина. И вдруг, не отрывая глаз от Аньки, Сашка взвизгнула, меняясь в лице:
– Врешь! – вцепилась Аньке в горло, крикнув. – Уезжаем, гони, она соврала! Ловушка!
Всполошившись, Андрюха не успел завести мотор, как со всех сторон распахнулись двери всех авто, и из-за тонированных стекол спинами вперед выскочили вооруженные горожане, вытянулись в цепь и навели стволы. Раппопет сорвал машину с места, из-под колес со свистом выбился дым. И тут же громыхнул залп. Лобовое стекло разлетелось в пыль, осыпая всех осколками и заставляя пригнуться. Андрюха уперся подбородком в руль, скрипя зубами. А за спиной на заднем сиденье разнесся дикий женский визг. Малкин вздрогнул: неужто кого-то зацепило? Обернулся и увидал, как Сашка и Анька яростно лупцевали друг друга. Катюха и Лугатик попытались
