и притом только одна, — произнес он выученную еще три дня назад аксиому.
— О господи, терпеть не могла в школе геометрию, — сказала мама. — Кстати… магнитофон почему не сложил? Мы же говорили вчера… Я бы прямо сейчас его забрала, а на обед занесла в комиссионку.
Витя почувствовал, что земля уходит из‑под ног.
— Давай, собирай, коробка в шкафу. Не забудь инструкцию положить и все эти кабели, которые там шли в компле…
— Ма‑ам…
— Я знаю, что ты уже передумал, но… — Голос мамы стал серьезным и строгим. Витя понял, что никакие жалобы, просьбы и причины оставить магнитофон не помогут. Она уже твердо все решила. — … просто собери его, иначе я сделаю это сама. Договорились? И лицо попроще!
Витя опустил плечи, медленно вытащил коробку из шкафа. В голове роились десятки мыслей и ни одна из них не вела к решению проблемы.
Уронить магнитофон на пол? Но тогда есть риск, что он больше никогда не заработает… Отказаться? Сама соберет, отношения испортятся, налаживать их всегда труднее…
Настроение его становилось все хуже.
Происходило самое страшное из всего, что могло вообще произойти.
— Ну что, готов? — Мама увидела собранную коробку и улыбнулась. — Ну вот, молодец! Видишь, не все так плохо. Кстати… — сказала она, — я тебе не говорила, но по великому блату я записала тебя к одному специалисту. Это психолог. Он поможет разобраться в себе и стать более… — она задумалась на секунду. — Более открытым, оптимистичным, веселым. Я знаю, тебе сейчас нелегко… Как и мне тоже…
— Мам… зачем…
— В воскресенье. По будним дням он занят в военном госпитале.
— У меня Зарница! — чуть не плача, вскрикнул Витя. — В воскресенье у меня Зарница.
Мама посмотрела на него и сказала:
— После Зарницы. Ты же там будешь не целый день.
Она быстро перевязала коробку с магнитофоном веревкой крест‑накрест, подняла ее и вышла из комнаты.
Витя посмотрел на одинокую бобину, оставшуюся лежать на столе. Тонкая пленка размоталась и, поблескивая, змеилась по поверхности.
«Не нужно было стирать его сообщение, — подумал он. — Хоть бы какая‑то память осталась. А теперь… кто мне поверит?»
Ему хотелось кричать и плакать, но все это было бесполезно. Он провалил задание. Связь с будущим потеряна.
Мама еще раз заглянула в комнату, подошла, обняла его и поцеловала:
— Не сердись на меня. Мы ведь все решили. Так?
Пряча влажные глаза, он обнял ее.
— Да.
— Беги в школу, опоздаешь.
Она вышла, дверь закрылась. Следом, через пять минут вышел и Витя. Он брел точно в сомнамбулическом сне, не видя ничего вокруг.
Даже когда кто‑то тронул за плечо, он не поднял головы и не ответил и только окрик заставил его встрепенуться.
— Э‑эй! Ви‑ии‑ть! Что‑о слу‑у‑чилось?
Услышав знакомый голос, Витя замер.
Это бы Шершень. Конечно же. Потому что, если неприятности начинают сыпаться, то они будут наваливаться до тех пор, пока не погребут тебя целиком и полностью.
Не поднимая головы, Витя сказал:
— Я… я забыл там рацию. Забыл там твою рацию. В подвале. Они… найдут. Обязательно найдут тебя.
Глава 24
Шершень как‑то неловко отстранился, наступил на тротуарную бровку и чуть не упал. Витя успел схватить его за рукав и удержать.
«Ну вот, еще и друга потерял», — подумал он, не решаясь взглянуть Владику в глаза.
— У‑у… тебя поэтому глааза на мо‑о‑окром месте?
Витя кивнул, но Шершень положил ему тяжелую руку на плечо.
— Я видел, как твоя‑а‑а ма‑а‑ама понесла ку‑у‑да‑то магнитофон. Зз‑а‑ачем ты‑ы меня обманываа‑а‑ешь?
Витя почувствовал себя настолько плохо, что готов был разрыдаться на плече у друга.
— Знаешь что‑о? В то‑ой рации са‑амое ценное бы‑ыло герма‑аниевые т‑транзисторы. Ддорогие, собаки! Все остальное с‑со сваалки. Если че‑естно, я их про‑о‑дал уже штук два‑адцать, — Шершень улыбнулся как‑то совершенно по‑детски, обнажив чудовищно кривые зубы.
Витя наконец посмотрел на него и увидел смеющееся, как обычно, лицо.
— Так ты на меня… ты… не обижаешься?
Он покачал головой.
— Я оо‑обижа‑аюсь, что т‑ты мне не‑е говоришь всю‑ю п‑правду. На ра‑ации ттвои отпеча‑а‑атки. Так что… если и при‑идут, то к тебе.
Витя покачнулся от страха и теперь уже Шершень схватил его за руку.
— Когда⁈ — вырвалось у Вити, но глянув на веселую физиономию друга, он понял, что тот шутит.
Их путь пролегал мимо мусорки и позади железного бака Шершень заметил телевизор с разбитым кинескопом. Это была настоящая ценность и удача для его друга, и Витя прекрасно об этом знал.
— Пп‑оможешь? — Шершень взглянул на Витю. Один бы он с этим массивным Горизонтом не справился. — У‑у нас правда, всего пя‑ять ми‑и‑инут.
— Давай! — откликнулся Витя. — Успеем! — он заметно повеселел. От Шершня исходила какая‑то энергия оптимизма и кипучей деятельности, сдобренная его специфическими шутками. Поначалу, когда они только познакомились, Витя совершенно не понимал его и даже думал, что вряд ли вообще стоит дружить с этим парнем, слишком уж странным он был. А все что странное — вызывает у людей страх. При первом знакомстве Шершень вызывал именно страх. Одни его зубы чего стоили! Приснись такие ночью, можно не добежать до туалета, — думал Витя. Потом он привык, в том числе и к зубам друга и вообще перестал обращать на них внимания. Самому же Шершню, кажется, было фиолетово — есть у него зубы, или их нет. Да и все остальное, отличное от других людей. А отличался он решительно всем.
— Даа‑а‑авай!
— Взял! Ох и тяжелый!
— Сорок ки‑ило!
Они с трудом дотащили телевизор до подъезда, и Витя подумал, что, если придется затаскивать тяжеленную бандуру на этаж, он точно надорвется.
Но Шершень достал ключ от подвала, открыл дверь и кивнул:
— Да‑авай, вниз.
Спускать по лестнице эту махину оказалось делом не из простых, и когда они наконец дошли до двери подвала Шершня, Витя дышал как загнанная лошадь.
Повозившись с замком, Шершень отворил дверцу и щелкнул выключателем.
Помещение озарил тусклый желтый свет.
То, что предстало перед глазами шестиклассника, повергло его в шок. Он рассчитывал увидеть обычный подвал средней семьи, заставленный соленьями, банками с компотом, обязательным мешком картошки, санками, велосипедом, может быть, запасными колесами для автомобиля и всяким старьем, что было жалко выбрасывать и которое в несчетных количествах годами копилось практически у каждой
