я послал их под видом писем Ручеллаи и писал о делах герцога и о том, как он надеялся, что в первом заседании Конгрегации его провозгласят полководцем св. престола. Вчера было заседание Конгрегации, и, как мне рассказали, там ничего о герцоге не говорили, а обсуждали только дела церковные и меры, какие обычно принимаются в начале нового понтификата. Говорили о войне между Францией и Испанией и о том, какая польза будет для христианского мира, если спор между ними уладится; по-видимому, папа, насколько может, готов этому помочь. Итак, герцог по-прежнему остается ни с чем, а люди умудренные думают, что дела его складываются дурно и как бы не кончить ему плохо, хотя папа и считался всегда человеком, слово которого верно. Герцог набирал себе конных солдат, и, как мне сказал один из его приближенных, он посылал кой-кого в Ломбардию навербовать пехотинцев, чтобы стать во главе этих войск, конных и пеших, и, опираясь на свою силу как гонфалоньера и полководца св. престола, выступить в поход и отвоевать свои владения. Теперь, когда ему не удалось быть назначенным гонфалоньером в первом заседании Конгрегации, как он на то надеялся, я не знаю, изменитли он свои намерения или будет упорствовать, в надежде добиться этого достоинства любыми средствами. Для меня было бы крайне важно получить указания ваших светлостей, как мне держать себя с этим герцогом, потому что здесь считают нужным его поддерживать и помочь ему добиться цели. Не знаю, будете ли вы такого же мнения.
Ваш слуга
Никколо Макьявелли.
10 ноября 1503.
XIII
Сегодня я два раза писал вашим светлостям, что герцог Романьи приводит в порядок свои отряды для выступления, что он получил письма к вашим светлостям от кардинала Содерини, от д’Амбуаза и от папы. Герцог настаивал, чтобы и я написал вам и сообщил, что он посылает во Флоренцию одного из своих приближенных для переговоров о выдаче ему свободного пропуска, по форме, о которой ваши светлости можете судить по прилагаемому образцу. Меня просили поддержать перед вашими светлостями его просьбу и просить вас решить это дело как можно скорее. Говоривший со мной убеждал меня, что герцог сейчас духом бодр и надеется, если вы совсем не откажете ему в помощи, быстро отнять свои владения у венецианцев и помешать их намерениям, так как у него остались еще большие деньги.
Ваш слуга
Nicolaus Machiavellus Seer.
Bene valete.
Рим, 10 ноября 1503.
XIV
…Вы видите, какое впечатление произвели здесь ваши указания в письмах от 6-го и 8-го, повторенные в письме от 9-го, которое я получил сегодня. Чтобы вы могли лучше судить, насколько папа свободен в своих решениях и какой помощи можно ждать от него против замыслов в Венеции, я повторяю вам то, что писал уже не раз. Если рассматривать римские дела, как они есть, то ясно, что здесь вершатся дела, в настоящее время самые важные. Первое и важнейшее — это борьба Франции и Испании, потом дела Романьи, затем идут партии баронов и герцог Валентино. Папа находится в гуще борьбы этих страстей, и хотя он избран всеобщим желанием и благодаря высокому имени, но он вступил на престол очень недавно, у него еще нет ни людей, ни денег, и так как своим избранием он обязан всем и каждому и всем надавал обещаний, то он и не может ничего предпринять, и ему невольно приходится со всеми заигрывать, пока времена и дела не изменятся настолько, что он должен будет высказаться прямо, или пока он так не укрепится на престоле, что сможет заключать союзы по своей воле и поступать как хочет. Что все это верно, видно на деле, ибо, если начать с главного, его святейшество по природной склонности слывет французом, но обращается с Испанией так, что жаловаться она ни на что не может; при этом он не увлекается настолько, чтобы Франции пришлось насторожиться, а времена таковы, что обе стороны ему прощают. В делах Романьи папу, с одной стороны, теснят венецианцы, а с другой — заявляете свои требования вы, и это, понятно, раздражает его святейшество, так какой человек смелый и хочет, чтобы могущество церкви под его правлением росло, а не умалялось. Ваши светлости понимаете теперь, как поступает папа, который, с одной стороны, принимает извинения венецианцев, делая вид, что верит, будто они действуют так из ненависти к герцогу, а не из желания идти против церкви; с другой стороны, папа обнаруживает перед вами свое неудовольствие венецианцами и делает все, что в настоящее время возможно. Что касается баронов, то главных заправил здесь нет, и папе не трудно с ними управляться, потому что со стороны Орсини здесь только архиепископ Флорентийский и синьор Джулио, а со стороны Колонна нет никого, кроме кардинала и нескольких маленьких людей, которые ничего не значат. Остается герцог Валентино, которому папа, понятно, никакого добра не желает. Однако он медлит с ним по двум причинам: во-первых, он хочет сдержать слово, верность которого все считают нерушимой, а кроме того, папа ему обязан и папство свое получил почти целиком от него; во-вторых, так как сил у его святейшества нет, то он считает, что герцог больше сможет противиться венецианцам, чем кто-нибудь другой; по этой причине папа торопит его с отъездом, дал ему грамоту к вашим светлостям насчет свободного пропуска и оказывает ему другие знаки внимания. Обо всем этом я писал уже раньше; если я считал необходимым особенно подробно сказать об этом в настоящем письме, то потому, что это сильнее оттеняет замыслы папы; вы можете теперь сами судить, чего папа хочет, что он может, чего он хотел бы от вас, и, не питая никаких особых надежд, надо подумать о других мерах — следует ли поддержать герцога или решиться на что-либо иное. Можно быть уверенным, что папа должен быть удовлетворен всяким решением, касающимся Романьи, лишь бы она не ушла из рук церкви или ее викариев.
Сегодня прислал за мной герцог, и я нашел его совсем иначе настроенным, чем в прошлый раз, о чем я писал вам в письмах моих 6 и 7 ноября. Он сказал мне многое, и речи его можно свести к одному, а именно: над прошлым надо поставить крест и думать не о нем, а только о благе общем, о том, чтобы не дать венецианцам сделаться хозяевами Романьи; герцог говорил о том, что папа готов ему в этом помочь, о папских
