телогрейки милицейское удостоверение на имя старшего лейтенанта Кесарева. Поехала на улицу Воробьева — Главное управление внутренних дел — и там сообщила о случившемся.
Старший лейтенант Кесарев (нерусской национальности) вместо буквы «Г» произносил «К», вместо «Д» — «Т», а вместо «Б» — «П». Был участковым в Дубенках и близстоящих бараках, и потому частенько под хмельком напевал самим сочиненную песенку: «Кте Тупенки, кте па-раки — там служу я Кесарем!».
После этого случая люди больше не слышали такой песенки и никогда не видели этого человека.
Когда приехали его арестовывать, он валялся на полу мертвый. Видно, вспомнил, что в телогрейке оставил свое удостоверение. И застрелился.
Фамилия милицейского работника изменена
Слово о бывшем воре-медвежатнике
«От людской подлости
не убережешься»
Ф.М. Достоевский
Мне рассказал о бывшем воре-медвежатнике один пожилой мужчина еще несколько лет тому назад, когда существовала советская власть. У нас с ним рядом находились садовые участки, и мы изредка навещали друг друга. Звали его Федором Поликарповичем Тюкаевым.
Однажды он у меня увидел изломанный старинный замок, взял его с собой и на другой день принес отремонтированным. Когда я начал восхищаться его мастерством, он мне поведал, от кого так нахватался починять замки. Я слушал его внимательно. Потом записал.
«На судоремонтном заводе города Баку Азербайджанской ССР, при управлении Каспийско-Нефтепромыслового флота, — начал рассказывать Федор Поликарпович, — наше морское судно стояло на ремонте. Я там работал механиком. Было мне в ту пору 23 года. На этом же заводе работал слесарем-инструментальщиком Иван Сидорович Иванов, лет пятидесяти пяти, который при знакомстве с другими попросту представлялся дядей Ваней. Семьи он не имел. Некоторый раз и ночевал у себя в мастерской.
Как я с ним познакомился?
Один раз старший механик судна дал мне изломанный норвежский замок, чтобы я его отремонтировал. Три дня я с ним возился и все понапрасну. Не поддавался он ремонту. Я уж было хотел вернуть его хозяину изломанным. Но тут мне один рабочий посоветовал: “Ты отнеси его дяде Ване”. Я поинтересовался: “Кто такой дядя Ваня?” На это мне мужчина ответил: “Он тут недалеко в слесарной мастерской работает Там с ним и познакомишься”. Замок был не висячий, а внутренний. Пришел я к дяде Ване в мастерскую без всякой надежды, что он его починит, потому что сам с ним намучился.
Дядя Ваня был невысокого роста. Мрачноватый. Ходил, опустив голову вниз. Повертел он в руках мой замок. Даже не разбирая, сказал: «Детали в нем сложные, но я починю его к утру».
Я потом узнал, что он бывший вор-медвежатник. Половину своей жизни провел в тюрьме. Но мне не верилось, что этот человек был когда-то преступником, потому что уж очень мягким, справедливым и человечным он был. Даже каким-то застенчивым.
На другое утро зашел я к нему в мастерскую, а у него на верстаке уже лежал отремонтированный мой норвежский замок и три новых ключа к нему. Я поблагодарил его и дал ему бутылку водки, как договаривались. К дяде Ване через военизированную охрану, которая охраняла наш судоремонтный завод, обращались за помощью, как к мастеру слесарных работ многие, в том числе и начальники других заводов. Когда к нему приносили сейф, который не открывался, он всегда просил всех выйти из мастерской, чтобы никто не мешал ему. Однажды я упросил его, чтобы я остался. Хотелось посмотреть, как он с ним работает. И был изумлен его отношением к железному ящику. Он с ним разговаривал, как с живым. Наклонившись, одной рукой обнял его, другой, сунув отмычку в замочную скважину, осторожно там нащупывал что-то и в это время тихо и ласково произносил: «Не подведи, дружок, умоляю тебя, откройся, пожалуйста». Сам был весь в напряжении. По лицу тек пот. Через минуту смотрю — о чудо! — сейф и вправду открылся. Дядя Ваня замок поправил. Новые ключи к нему сделал. Хозяин этого сейфа вместо одной бутылки водки притащил ему целый ящик, потому что в нем, кроме денег, находились еще ценные документы. При вскрытии сейфов дядя Ваня никаких ударов не производил и никаких вмятин и царапин на нем не оставлял. Действовал только отмычками и шептал, шептал что-то, как ворожей.
Один сейф, в котором находилась огромная сумма денег, хотели вскрывать с помощью автогена, потому что не надеялись, что дядя Ваня откроет, но он его открыл, всем на удивление, очень быстро. У него под рукой всегда был его личный инструмент, только ему необходимый. И он знал, какую отмычку надо применять к тому или иному сейфу.
К нему часто приезжали за помощью работники милиции. Также ему не давали покоя и воры-рецидивисты. Они знали его как незаменимого профессионала-медвежатника, который за несколько минут откроет любой сейф, и надеялись, что со временем он вольется в их шайку. Но проходил год, другой, а дядя Ваня и не думал к ним переходить. Только с горечью говорил: «И чего они от меня хотят? Я уж немолодой».
Жил он недалеко от завода в маленькой комнате. В ней была кроватка, стол и табурет. В один из дней дядя Ваня не вышел на работу, а мне нужно было сделать очень важное дело. Я уже к нему настолько привык, что шел по любому поводу. Ведь он совершенно бескорыстно меня натаскивал тайнам своего ремесла. Когда мы с товарищем пришли к нему в комнату, он лежал на полу мертвый. Сработали четко. Убийцу не нашли. А кто будет искать? Кому нужен был дядя Ваня мертвый, притом в прошлом вор в законе?».
На этой печальной ноте и закончил свой короткий рассказ Федор Поликарпович.
Пуд соли
Как-то раз старик купил в городе пуд соли. Ссыпал ее в мешок и, легко взвалив себе на спину, подумал: «А все-таки тут пуда-то нет. Обманули, канальи». И пошел неудовлетворенный. Шел, шел старик, устал. До деревни еще далеко. Решил передохнуть. Отошел от дороги, присел на траву. Мешок рядом поставил. Вынул кисет с махоркой. Закурил, сладко затягиваясь и подозрительно поглядывая на свой мешок. Через некоторое время снова взвалил свой груз на себя. И тут ему показалось, что мешок-то стал тяжелее. «Пожалуй, тут пуд будет», — обрадованно подумал он. С его лица стал катиться пот градом, он смахивал его, улыбаясь. Сейчас он твердо был уверен, что на его спине соли не один пуд, а все два. «И как это я их одурачил?» — ухмылялся про себя старик. С каждым шагом тяжесть становилась на его
