— Думаешь, она села на самолет — и тю-тю?
— Не исключено. Займись этим, ладно? Но сперва отзвони насчет Блекуэлла. Мне надо знать, был ли он на Тахо.
Положив трубку, я услышал за спиной голос Изобел:
— Вы всегда ставите под сомнение все и вся?
Она умыла лицо, смыв грим. Волосы у висков были мокрыми.
— Практически всех, — сказал я. — Почти все. Эту привычку я взял от клиентов.
— Только не от меня. Я так и не овладела искусством недоверия.
— Пора бы научиться. Вы усиленно отгораживаетесь от жизни, хотя вокруг вас творится черт-те что.
— Но вы по крайней мере верите в мою невиновность?
Она вошла в комнату и села в кресло, где раньше сидел я, чуть повернула его и уперлась подбородком о руку. Она явно попрыскалась одеколоном. Я стоял над ней со странным чувством, что она решила отдаться мне во власть, надеясь на защиту.
— Невиновность — понятие положительное, миссис Блекуэлл. Она не имеет ничего общего с утаиванием информации из ложно понятого чувства долга, с игнорированием того, что вокруг вас погибают люди.
— Не надо читать мне нотации. — Она мотнула головой, словно я ее толкнул. — Что я, по-вашему, за человек? Я уже вас об этом спрашивала.
— По-моему, мы оба и пытаемся это выяснить.
— Я уже выяснила и могу вам сказать. Я неудачница. Впервые я поняла это много лет назад, когда любимый мною человек сообщил, что у него диабет и он не может или не должен иметь детей. Его смерть стала новым подтверждением того, что я неудачница. Тогда я решила больше не влюбляться и не выходить замуж. Я решила оградить себя от новых страданий. Я уже достаточно хлебнула. Я переехала в Санта-Барбару и стала жить строго по расписанию. Оно состояло из всего того, чем обычно заполняют свои часы вдовы — прогулки, бридж, уроки мозаики в школе для взрослых. Наступило умиротворение и скука. Я забыла о своем всегдашнем невезении, и это было моей ошибкой.
Прошлой осенью мне нанес визит Марк и сказал, что нуждается во мне. У него были неприятности. Я всегда любила Марка с его мальчишеской неуклюжестью. Такие слова могут показаться странными по отношению к Марку, но что поделаешь — таким его всегда знала я. Так или иначе я вышла за него, и вот пожалуйста!
Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Сухожилия на ее шее натянулись, словно проволока в кабеле. Что-то шевельнулось во мне. Если это была жалость, то она стала перерастать во что-то более серьезное. Мне хотелось коснуться ее лица. Но слишком многое еще было недосказано.
— Если уж тебе не везет, — сказала она, — то ты боишься пошевелиться из страха, что семейная жизнь рухнет.
— Она уже лежит вокруг вас в обломках, миссис Блекуэлл.
— Этого можно мне и не напоминать.
— Неприятности Марка были по части женщин?
— Да, он встретил ее на Тахо, и она забеременела. Ему не было жаль денег, но он опасался, что этим дело не кончится. Женитьба или судебное разбирательство, которое погубит его имя, преследовали его кошмаром. Марку очень важно, что о нем могут подумать другие. Он считал, что, женившись на мне, он защитит себя и утихомирит девушку. — Она упрямо не называла имени.
— Он нашел в себе силы рассказать вам об этом так откровенно?
— Не так подробно. Но его мотивы всегда очевидны. Он сразу раскрывает свои карты, особенно когда боится. Он был сильно напуган, когда приехал ко мне в Санта-Барбару. Девушка или ее друзья угрожали судом.
— Вы знали, что это Долли?
— Нет, — чуть не крикнула она. — Иначе я бы не вышла за Марка...
— Почему вы все-таки за него вышли?
— Я хотела быть кому-то необходимой. Он нуждался во мне, а я в нем. Я думала, что брак, начинающийся так неважно, обязательно наладится. Марк был перепуган, виноват. Он говорил, что у него сдали тормоза и может кончиться тем, что он начнет приставать на улице к малолетним. Он сказал, что только я могу его спасти, — и я ему поверила.
— Вы не спасли его от убийства. Теперь вы это понимаете?
— Я так этого боялась!
— Когда вы его заподозрили?
— Сегодня ночью, когда вы упомянули пальто и меня вырвало. Мне и сейчас нехорошо.
Ее лицо приобрело бледно-зеленый оттенок, словно изменилось освещение. Совершенно непроизвольно я дотронулся пальцами до ее мокрых прядей у виска. Она оперлась щекой на мою руку.
— Извините, — сказал я, — но мне надо дойти до конца.
— Наверное. Я солгала вам насчет пальто. Марк купил его в Торонто во время нашего свадебного путешествия. Там вдруг стало страшно холодно... Марк сказал, что пальто пригодится весной на Тахо. Наверное, Симпсон и нашел его там, показал Марку и попросил объяснений. А Марк взял ледоруб из набора... Все это из-за нашей женитьбы, — сказала она срывающимся голосом. — Наш брак был обречен с самого начала. Брачная церемония стала заупокойной мессой.
Она поежилась. Я сел рядом на корточки, обнял ее и почувствовал, как за воротник мне покатились слезы. Через некоторое время слезы перестали капать. Потом она освободилась от моих рук.
— Извините, не хватало вам еще нянчиться со мной. Я провел пальцем по скорбной морщине на ее щеке. Она отстранилась от меня.
— Не надо. Спасибо, но не надо. Я должна помнить о долге перед Марком.
— Разве это не отменила жизнь?
— Вы не были женаты?
— Был.
— Но вы никогда не были женщиной. Я должна быть верной супружескому долгу независимо от того, что сделал с нашим браком Марк. Ради него и ради меня самой. — Она заколебалась. — Надеюсь, мне не придется давать в суде показания обо всем этом — о ледорубе, о пальто, о Долли?
— Жену нельзя заставить давать показания против мужа. Вам это должно быть известно с тех пор, как вы работали в сфере социального обеспечения.
— Конечно. Просто я неважно соображаю. Я еще в шоке. У меня такое чувство, что меня раздели донага и сейчас поведут по городу.
— Да, уж люди вволю потешат языки. Я потому-то приехал к вам ночью, чтобы поменьше было шума.
— Вы очень предусмотрительны, мистер Арчер. Но что вы можете сделать?
— Например, объясниться вместо вас с полицией.
Ее сознание отреагировало на слово «полиция».
— Я правильно поняла из вашего телефонного разговора, что вы просили полицейских на Тахо арестовать Марка?
— Я попросил знакомого детектива из Рино, который мне помогает, проверить, там ли ваш муж. Он перезвонит.
— А что потом?
— Если он там, его арестуют. Но он может быть в другой части Америки.
— Возможно. Он так беспокоился за Гарриет.
— Или за собственную шкуру.
