сказала я, понимая, в чём причина такой спешки.
— Если я останусь, будет ещё хуже, — говорил мой дикарь, а в глазах пылал огонь, от которого мне становилось невыносимо жарко. — Я не хо-чу, чтобы ты пострадала.
— От нас это уже не зависит, — прошептала я. — И мы ничего не сделали, в чём нас обвиняют.
— Пока не сделали, Чёрная Лилия, — с уверенностью сказал он.
Ведь индеец прав. Если он останется, то над нами устроят самосуд. Ме-ня могут побояться тронуть, но вот всю злобу и ненависть выместят на нём. Уже будет всё равно, что послужило причиной самосуда. На первое место выйдет только ненависть между нашими народами, а не домыс-лы о связи жены коменданта с индейцем. Железное Перо единственный сын и наследник вождя. Его убийство откапает топор войны и победите-лей не будет.
Железное Перо прав. Ему лучше покинуть форт и не появляться здесь.
Потому что мы скорее превратим фантазии миссис Литл в реальность, чем нам воздастся по заслугам.
В гостиную неожиданно ворвался Ричард. Ему сообщили, что соперник вошёл в его дом. Весь взъерошенный, красный от мороза и гнева, он стоял в дверях и убивал нас своим взглядом. Как будто застал жену и её любовника в самый разгар событий. А мы-то просто стояли друг напротив друга.
Нас разделяли метра три и круглый стол.
Глаза полковника бегали как маятник, то на меня, то на Железное Пе-ро. Пальцы на его руках с такой силой сжимали рукоять шпаги, что ко-стяшки побелели, а вены набухли. Мне показалось, что сейчас любое неверное слово или жест, спровоцирует драку. Такой воинственный был образ Ричарда.
А вот индеец спокоен. Ни один мускул в нем не напряжён. Лицо без эмоций, словно камень. Глаза только горят ненавистью, когда смотрят на соперника.
— Лили, выйди, — чуть не сипит, мой «муж».
— Ричард, — пытаюсь успокоить я его.
— Выйди, я сказал! — заорал «муж».
Я вздрогнула. Таким его не видела никогда. Что ревность делает с мужчинами? Она лишает их разума.
Мне пришлось подчиниться. Потому что, если бы полковник ещё раз крикнул на меня, то Железное Перо заступился бы. Это я поняла по тому, как сжалась его челюсть, и мышцы нервно заиграли на лице.
Я вышла из гостиной, но поднявшись на две ступеньки по лестнице, замерла. Меня нельзя было увидеть, а вот я могла слышать всё, что происходило в гостиной. Я понимаю, что поступила неприлично. Ни одна уважающая себя леди, не будет стоять под дверями и подслушивать. Но, мне пришлось забыть о приличиях и воспитании ради них же самих. Ес-ли разговор перейдёт в схватку, то моё появление должно было их остановить.
— Она моя жена! — голос Ричарда был холоден, как лёд. — Она принадлежит мне! И только мне! Я не позволю отнять её у меня!
Молчание соперника длилось недолго.
— Тебе, Красный Лис, принадлежит всё, — спокойно отвечал сын вождя, — но не она.
— Я убью тебя, если ты хоть ещё раз посмотришь в сторону моей же-ны, — угрожал Ричард.
— Или я тебя, — последовала угроза на угрозу.
— Ты мне не соперник, щенок, — шипел мой «муж».
— Тогда почему в твоих словах сомнения? — сказал гурон и вышел из гостиной.
Наши взгляды снова встретились на мгновение, прежде чем двери дома закрылись за ним. От стыда меня бросило в краску. Мой спаситель понял, что я подслушивала. Хотела стать между ними стеной, чтобы предотвратить войну если что, а получилось так глупо и неловко. Недостойно леди.
Следом вышел Ричард, бросив на меня злобный взгляд тоже ушёл. Я
снова осталась одна. Сама с собой и своими муками совести. Если бы не моё фривольное поведение за стенами Ред-Ривер, то этого разговора бы не было. Так я думала, сидя в спальне возле зеркала. Меня даже начали терзать сомнения, а что, если полковник в отместку, через год продаст меня. Он не захочет давать свободу. Нет, зачем ждать так долго? Я
опозорила его имя и он, как муж, имеет полное право отправить неверную жену домой в Лондон. Это правда для всех жителей форта. Настоящая правда окажется куда ужасней. Новые торги, где я в качестве лучшего товара. Мной снова овладел страх. Я зависима от прихотей хозяина. Моя жизнь ничтожна в мире господ и рабов.
Среди ночи в спальню ворвался Ричард. Он был пьян. В руке бутылка от вина. Бросив её в стену, направился ко мне. Это мне напомнило, как когда-то мой брат так же заявился ко мне в спальню. Только тогда мне на помощь пришёл отец, а здесь мне ждать помощи не от кого. Вскочив с постели, я отбежала в конец комнаты и прижалась к стене. Быть изнасилованной снова не самая лучшая доля для женщины. А быть изнасило-ваний мужем, ещё хуже. В памяти всплывали картины из прошлого и я цепенела от страха и ужаса, что сейчас должно произойти. Зажмурив глаза, заплакала:
— Кристофер, нет, пожалуйста, не надо, — у меня почему-то перед глазами отчётливо стоял образ пьяного брата, а не Ричарда. Может потому, что до этого момента полковник никогда не представал в таком виде передо мной. Он был добрый, обходительный, вежливый, иногда высокомерный и холодный, но не жестокий.
Слёзы беззащитной девушки не остановили моего брата, чего не скажешь о полковнике. Ричард остановился. Тяжело дыша, огляделся по сторонам. В глазах уже растерянность, а не злоба. Он протянул ладонь ко мне, а я ещё сильнее вжалась в стену, дрожа всем телом.
Поняв, что чуть не совершил самый гнусный и непоправимый поступок, полковник Монтгомери опустился на колени передо мной.
— Прости, — зашептал он, склоняя голову, — прости, пожалуйста, меня.
Я чудовище, Лилия. Самое страшное чудовище. Ты и он… я только представляю вас вместе, и ярость клокочет в груди.
Он стал медленно подползать ко мне на коленях.
— Прости меня…, — уткнувшись мне в живот головой, сказал мой «муж». — Ты свободна. Свободна давно. Бумаги в кабинете. Можешь забрать их, если хочешь. Я не буду препятствовать. Только прошу, останься со мной. Не покидай меня, пожалуйста. Один год, будь моей. Только моей, Лилия.
Его слова были настоящим откровением и шоком для меня. Мой хозяин подписал освободительную для меня ещё в день покупки. Я свободна!
Я могу иди куда хочу и делать, что хочу. Я зарыдала от счастья. Ноги об-мякли, и я сползла по стене на пол. Ричард осторожно обнял меня. Его гу-бы покрывали моё лицо поцелуями. Он снова стал нежным, и того монстра я больше не видела никогда.
— Ты останешься? — в его голосе надежда.
