он давно понимал — без криминала его жизнь не обойдётся. Тогда зачем тянуть? Не лучше ли сделать всё сейчас и выслужиться перед реальным авторитетом? Быть может, это и есть его шанс? Быть может, наконец-то прилетела его сова из Хогвартса?
— Но если что, пацаны, я вас не знаю, — сказал Виталий Грязькин, оставил деньги на пинг-понговом столе и ушёл…
* * *
ОПЯТЬ ТОРЖОК.
— Кто там⁉ — Михаил Крамбопулов припал к дверному звонку.
— Дядь Миш, это я, Андрей.
— Ах, Андрей, — дверной замок щёлкнул, дверь открылась, и дядя Миша вышел в подъезд. — Ну чего тебе?
— Дядь Миш, выручай, — подросток чуть не плакал.
— Да тише ты, ёптвою, рассказывай.
Дядя Миша прикурил сигарету, уселся на ступеньки и стал слушать сбивчивый рассказ паренька.
А дело было так: Андрей связался с бандитами, понаобещал всякого, взял деньги, а потом… протрезвел. Протрезвел и понял, что не сможет убить человека и теперь его ждут серьёзные неприятности.
Тут надобно остановиться и объяснить, почему Траблин обратился именно к дяде Мише. Всё просто. Руки дяди Миши Крамбопулова синели от портаков; он был местной криминальной звездой на пенсии. К своим сорока с хвостиком, отсиженных у дяди Миши было больше, чем у Андрюши прожитых. Причём сидел он по серьёзным статьям, в том числе разок и за убийство.
— Тупой ты пиздюк, — сказал дядя Миша, когда рассказ подошёл к концу. — Ну и что мне с тобой теперь делать?
— Помоги, дядь Миш, — Андрей уже совсем разнюнился и не скрывал слёз. — Помоги, прошу тебя, пожалуйста.
Дядя Миша вздохнул и задумался. Он вернулся из тюрьмы совсем недавно, — ещё и полугода не прошло, — и до сих пор на воле чувствовал себя неуютно. Не то, чтобы он прямо-таки мечтал вернуться обратно за решётку, но раз выпал такой шанс… шанс спасти жизнь молоденькому пацану и уберечь его от собственных ошибок.
Может, так он сможет искупить былое? Может, в этом и есть его предназначение? Может, это станет поворотным моментом в жизни Андрея, и этот глупый пиздюк возьмётся за голову?
О совах из Хогвартса дядя Миши уже давно не мечтал. Да и с работой, если честно, не складывалось, так что…
Ах, чёрт его дери!
— Ладно, — дядя Миша затушил бычок о лестницу. — Денег-то сколько дали?
— Стольник! — Андрей тут же достал из олимпийки мятую бумажку. — Вот!
— Давай сюда. Что за помещик? Как звать?
— Прямухин.
— Прямухин, значит, — Михаил Крамбопулов спрятал заветную сотыгу в карман. — Прямухин…
* * *
— Я Прямухин!
— Отлично! Тебя-то мне и надо…
— Минуточку внимания!
В этот момент музыка стихла, а свет напротив зажгли на полную. Чуть пьяненький барон Оров-Черкасский залез на барную стойку с микрофоном в руках.
— Друзья! Я особо говорить речи не умею, но мне всё равно есть, что сказать. Я так рад, что повстречал вас всех на своём жизненном…
Короче говоря, старик Вышегор начал толкать трогательную речь, а я перевёл взгляд на странного мужика. Маленькие круглые очочки как у маньяка, недельная щетина, весь в каких-то воровских татухах, так ещё и нож в руке.
Надо бы ему в ебасосину двинуть что ли?
Я многого в этой жизни не понимаю, — особенно хреново мне даётся химия и плетение объёмных фигурок из бисера, — но одно знаю наверняка: люди с ножами в руках, они как бы не самые адекватные и безопасные в общении люди.
Вот только этот придурок застыл на месте. Сидит, рот раззявил.
— А это что? — спросил маньяк в очочках. — Вышегор Оров?
— Ну да, — на всякий случай я пересел от него подальше.
— А это, — маньяк начал озираться по залу. — Это что… Это что, все?
Какие нахуй все?
— Ребята! — заорал маньяк и вскочил из-за стола. — Ребята, это я!
— Крамбопулов! — закричали сзади. — Хэ-э-эй! Какими судьбами!
— Ребята, да мы же так со школы не собирались!
— Крамбопулов⁉ — прищурился Вышегор. — Крамбопулов! Ах ты чёртов ублюдок, ну-ка иди сюда! Ребята, для тех, кто не знает! Это Миша Крамбопулов, мы с ним десять лет за одной партой…
Какой-то сюр. Ладно, в пизду. Неинтересно.
— Ну что там? — спросил я у Кузьмича.
— Да вот, пытаюсь дозвониться…
— Илья!
И вот тут сердце моё упало по-настоящему. С танцпола прямо ко мне бежала Брусника. Вся в слезах. Лидер боевого крыла племени клюкволюдов… и вдруг в слезах.
— Илья! — девушка бросилась мне в объятия. — Отец умер…
* * *
Начали за здравие, а закончили…
Пу-пу-пу…
Чтобы не портить праздник, я никому ничего не сказал. Вдвоём с Брусникой мы взяли такси и отправились в поместье.
Старик Мохобор умер своей смертью. Ещё с утра ходил бодрый по авокадовым плантациям и помогал магам с новой поставкой, а к вечеру взял, да и упал замертво посередь разговора.
Сердце.
Ну… я так думаю. Что ещё это может быть такое?
Впрочем, этого мы никогда не узнаем; клюкволюды попросту не разрешат вскрытие. Да и какая разница? Что изменится, если мы узнаем причину? Нихуя не изменится…
Погребальный обряд клюкволюдов уже был готов, и все ждали только нас. Племя уже собрало древесину для костра, а тело старого вождя положили сверху, на самодельный плотик. Мохобор умер в обличье клюкволюда, так что должен был сгореть быстро и дотла.
— Брусника, мне…
— Молчи.
Как оказалось, говорить какие-то слова было не принято. Погребальная церемония проходила в полной тишине. Право зажечь костёр дали дочерям вождя, Лишайе и Бруснике.
Дерево занялось. Костёр взвился чуть ли не до небес.
Я стоял и вместе со всем племенем смотрел на пламя. Однако вместо того, чтобы думать о Мохоборе и поминать старика добрым словом, со мной начало происходить странное. В этот самый момент, — в тот момент, когда мне нужно было проявить сочувствие к чужой трагедии и стоять тихо-смирно, — у меня перед глазами опять понеслись сине-белые галлюцинации. Синее и белое. Белое и синее. Вспышки, вспышки, вспышки…
Блядские Боги! Ну зачем сейчас-то⁉
Пока что я не терял сознание и не видел картинок. Я жал кулаки и зубы, потел, пытался проморгаться и сопротивлялся гжели изо всех сил, но ничего не помогало. Вспышки, вспышки, вспышки.
— Брусника, я…
— Молчи.
И тут я сломался.
Сине-белая дрянь захлестнула меня.
Я пропал. Я потерял всякую чувствительность, и теперь видел перед собой лишь сине-белые орнаменты, плавно изменяющиеся и перетекающие друг в друга. Время то ли исчезло, а то ли поменяло свою структуру. Синее и белое. Белое и синее. Без конца и края.
А потом вдруг, — щёлк! — и меня резко отпустило.
Я был на том же самом месте, что и вчера, вот только теперь наступило утро. Твою-то мать, и сколько я так простоял?
Занимался дождь. Костёр уже давным-давно прогорел. Падая на то место, где совсем недавно полыхал старый вождь, первые
