class="p1">Если я хотел внушить Джеймсу жалость, пожалуй, следовало найти иные слова.
— А, вот как… — Приятель развел руками, будто ничего иного и не ждал.
Я ощутил раздражение. И все же мне требовалась помощь друга, так что пришлось сменить тему.
— Знаешь доктора Форсайта?
— Имя слышал, а что? — испытующе глянул на меня Джеймс.
— Третья жертва — его дочь.
— Вот оно что, — поднял брови приятель. — И как она?
— Насколько я понимаю, поправляется. Но мы с ней еще не говорили. Собственно, отец не разрешает ей с нами встречаться. Запер дочь на втором этаже своего дома, словно узницу в башне. — Я согнулся, упершись локтями в колени. — Что-то в этой семье есть странное, Джеймс. Миссис Форсайт, похоже, до смерти боится мужа, а миссис Манро несколько месяцев подряд не появлялась в родительском доме.
— Манро? — переспросил приятель. — Значит, дочь Форсайта замужем?
— Да. Ее зовут Шарлотта Манро, и она пытается возвращать проституток к…
— Слыхал, слыхал, — неожиданно севшим голосом перебил меня Джеймс, и я примолк при виде его удивления. — Она прислала мне двух девушек, обе стали санитарками.
— Надо же, какое совпадение!
— Не сказал бы. Мать Луиза знает всех столичных врачей. В прошлом году она спросила меня, не хочу ли я дать шанс двум приличным, но доведенным до отчаяния девушкам. Привезла их сюда Шарлотта Манро. Не знал, что Форсайт — ее отец, — задумчиво добавил приятель.
— Нет ли у тебя возможности переговорить с ним, убедить его, что мы должны встретиться с Шарлоттой? Знаешь, как медик с медиком… Мои доводы на него не подействовали. Пришлось даже рассказать, что его дочь — не первая жертва, что убийца вполне может приняться и за других женщин. Бесполезно…
— Нет, Корраван. Видишь ли, вот эта часть мозга, — он приложил ладонь к правому виску, — сосредоточена на защите семьи. Это основной элемент нашего сознания, и если он начинает работать, — все остальное теряет свое значение.
— Ты что-нибудь о нем знаешь? Может, есть какая-то зацепка, которая мне поможет? — Джеймс удивленно уставился на меня, и я на секунду умолк, однако заставил себя продолжить: — До меня дошли слухи, что Форсайт скрывает какую-то позорную тайну, возможно, связанную с не так давно состоявшимся судом.
— Неужели ты опустишься до шантажа? — недоверчиво произнес приятель.
— Да нет, — отмахнулся я от его слов. — Мне нужен рычаг влияния.
— Господи, Корраван, — пробормотал Джеймс, откинувшись на спинку стула.
— Миссис Манро даже не знает, что случилось с другими девушками, — настаивал я, наклонившись через стол. — Не представляет, что произойдет еще с десятком женщин, если она не заговорит.
— Ну, зато она точно помнит, что произошло именно с ней. Вполне возможно, что и этого для нее достаточно. — Джеймс продолжил с нажимом: — Ты не сможешь заставить ее говорить, если она к этому не готова. В противном случае Шарлотту ждет судьба несчастной миссис Бэкфорд, которая вообще лишилась дара речи. Прояви терпение.
— Преступник убивает в ночь на вторник. Сегодня пятница, — парировал я. — Чертовски сложно хранить терпение, если пять минут разговора могут изменить ситуацию.
— Попытки взять семью Форсайтов измором вряд ли помогут, — бросил Джеймс. — Кто тебе сказал, что ты вправе командовать людьми? Просить можешь. Другое дело, что тебе следует уважительно относиться к их решениям.
— Никем я не командую!
— Нет, командуешь! И мной когда-то пытался командовать. — Приятель хлопнул по столу. — Я знаю тебя уже десять лет. Ты все равно что собака, вцепившаяся в кость, и больше для тебя ничего не существует. Только сейчас эта кость в руках у женщины, которая едва не погибла. Опомнись, Корраван!
— Бог ты мой, ты сейчас говоришь, как Винсент…
— Кто знает — может, он и прав? Никогда об этом не задумывался? — ответил ударом на удар приятель, потом глянул мне в лицо и сбавил тон, вяло махнув рукой. — Нет в нашем разговоре никакого смысла. Я сегодня просто не в силах бороться с твоим напором.
Джеймс замолчал. Похоже, в нем говорила не только усталость. В его глазах я отчетливо видел отчаяние, смешанное с виной и отвращением. Точно так же приятель выглядел в тот вечер, когда пришел ко мне в страхе за жизнь своего племянника Мориса. Я тогда прислушался к предположениям одного из друзей пропавшего мальчика, прочесал частым гребнем полдюжины самых отвратительных борделей Лондона и в итоге в одном из них обнаружил Мориса — нагого, окровавленного и все-таки живого.
Как ни странно, воспоминания о том случае смягчили меня более, чем память о множестве услуг, которые Джеймс оказал мне впоследствии, и я спросил уже совершенно другим тоном:
— Что случилось, Джеймс?
Приятель машинально сгреб в аккуратную кучку разбросанные по столу скрепки и тщательно подровнял ее, словно раскладывал на лотке хирургические инструменты.
— Вчера вечером я потерял пациента. Считал, что у него наблюдается улучшение, но… Знаю, мне следовало проконсультироваться. Не могу себя не винить.
— Прости, Джеймс. Мне очень жаль.
Он глубоко вздохнул, так, что с халата едва не отскочила пара пуговиц. Часы на камине пробили половину. Джеймс встал и потянулся за пальто.
— Я домой, — сообщил он. — Корраван, не начинай снова пить, пожалуйста. Ни к чему хорошему это не приведет.
— Я не пью. Мне есть чем заняться.
Попытка говорить четко ничего не дала: Джеймс глянул на меня грустно и разочарованно.
Выйдя из госпиталя, я заскочил в ближайший паб и уселся на табурет перед баром — точь-в-точь, как пару часов назад. У Джеймса определенно были причины смотреть на меня с отвращением.
После третьей порции виски мне стало совершенно все равно.
ГЛАВА 35
Раньше я умел пить, не пьянея, однако давненько не практиковался, потому и попал ключом в замочную скважину лишь с третьего раза. Открыв дверь, споткнулся о порог и с проклятиями начал расстегивать пальто.
Гостиная освещалась отблесками пламени из камина. Стало быть, Гарри дома? Довольно странно, учитывая, как он вел себя в госпитале.
— Гарри? — подал голос я, повесив пальто и шагнув в комнату.
— Нет, не Гарри, — раздался женский голос.
У камина с чашкой чая сидела Белинда, подсунув под себя ноги. Возлияния всегда приводят меня в мрачное и даже драчливое настроение, однако при виде Бел я впал в ступор. Красота Белинды не из тех, что рождается за туалетным столиком. Ее прелесть заключается в плавном контуре нежной щеки, изгибе бровей и аккуратном подбородке — настоящая, врожденная красота. Бел подготовилась к визиту с особым тщанием: темные волосы волнами ниспадали на плечи, прикрытые моим любимым платьем бледного голубовато-зеленого оттенка. Ее глаза загадочно светились в
